— А закончили?
— Да за два месяца мы все им и сделали. Писательница очень была довольна.
"Вряд ли, конечно, писательница была так уж довольна… — подумала Аня.
— Когда оказалась там, в этой стене, в подвале. Спасибо глазастому Свинарчуку — разглядел. Вот и ответ еще на один вопрос".
В доме тогда был ремонт. Возможно, он начался еще при жизни Погребижской. И она умерла как раз в разгар этого затяжного события. Фирма, как всегда, приврала — не так уж и быстро они его сделали, этот ремонт. Во всяком случае, начали они его для одной писательницы, так уж получилось, а закончили для «другой».
И замуровать мертвое тело скончавшейся в результате неизлечимой болезни Погребижской Стасику было вполне по силам.
Станислав Константинович Зотов, очевидно, очень и очень хотел «пользоваться жизнью». В любом виде — пусть даже и в женской юбке. Тем более что такое поведение мужчин — Свинарчук прав — давно уже никого не удивляет.
Вот и ответ, откуда в подвале косточки.
Светлова включила диктофон, на котором записала когда-то в монастыре показания Валентины Петровны.
"Этот юноша, с которым мы в гостях в доме Марии столкнулись — как вы говорите, Максим? — он нагнал потом меня на улице, когда я уже убегала. И стал расспрашивать, что меня удивило и почему я так быстро ухожу? Я сказала ему, что эта, та, что сейчас разговаривала со мной в доме Маши — кто бы она ни была, — видно, обуяна бесами!
И меня тогда, видно, только молитва спасла.
Я ведь сначала ничего не поняла. Спросила только, где Мария? И вдруг вижу: эта побледнела… Словно от страха жуткого и от неожиданности. А рука ее сама собой тянется к кинжалу старинному, лежащему на столе. Вроде сувенира, что ли… красивый такой. Узкий и острый очень… Так пальцами она его и стиснула, этот кинжал. Я тоже побледнела и скорей шептать молитву Оптинским старцам…
Гляжу, а рука-то у нее вдруг разжалась, и я уж раздумывать не стала — скорей бежать из того дома! А на улице меня догнал тот молодой человек и стал расспрашивать".
«Ну, все! — Светлова выключила диктофон — Настало время поговорить по душам».
Аня набрала знакомый, до боли родной, уже можно сказать, номер.
— Алло! Лидия Евгеньевна?
Ответом ей было молчание.
Наконец в трубке вздохнули:
— Ну, хорошо. Вы, видно, не отстанете…
— Не отстану, — призналась Аня.
— Сад «Эрмитаж». В двенадцать.
— «Эрмитаж»?
— Знаете, там есть такая беседка…
— А это там, где вход — со стороны Петровки? — уточнила Светлова.
— Если вам так хочется — можно зайти и с этой стороны… — бесстрастно заметила секретарь. — Но там есть еще вход со стороны Успенского переулка.
— Хорошо, я подумаю, какой мне выбрать! — нагло пообещала Светлова.
— Подумайте, подумайте… Вам это занятие не повредит.
Лидия Евгеньевна положила трубку. "Опять аллегории! — чертыхнулась Анна.
Нет уж, хватит аллегорий — говорить будем напрямую".
* * *
Ровно в двенадцать Светлова уже ждала на скамейке в саду «Эрмитаж».
Беседка была еще пуста.
Холодно, зима, ветер — в садике и народу совсем не видно. Даже вечные героические мамаши с детскими колясками отсутствовали, Если что — мамаши не помогут! Правда, тут дом такое могучее соседство… Петровка!
За спиной послышался шорох — Анна оглянулась: на ступеньках беседки стояла, обрывая обертку с нераспечатанной сигаретной пачки, Лидия Евгеньевна.
«Закурила… — подумала Светлова, предупредительно поднимаясь ей навстречу. — Раньше я такого не замечала».
— Вас не смущает такое соседство? — Аня кивнула в сторону знаменитого здания на Петровке.
— Нет, дорогая, нисколько… — успокоила ее секретарь. — Главное, чтоб вам было удобно… Анечка! Присаживайтесь.
Светлова послушно присела на скамейку. Лидия Евгеньевна — рядом.
— Стасик ведь не был законным сыном Константина Иннокентьевича, — начала она. — Он не мог наследовать ни дом, ни авторские права Марии Погребижской в качестве ее племянника.
— Понимаю, — вздохнула Аня.
— А как вы уже, наверное, догадались, два года назад не племянник Погребижской уехал в Аргентину: два года назад умерла сама Мария Погребижская.
«И у этих двоих обрушилась вся налаженная жизнь, — подумала, глядя на свою собеседницу, Светлова. — Было отчего!»
— Знаете, что Стае сказал мне, убеждая ему помочь? — продолжала Лидия Евгеньевна. — Он сказал: «Я просто таким странным, несколько театральным способом вступаю в свои законные права. Ведь если бы мой отец поступил так, как ему полагалось — согласно природе и справедливости, поступил! — все это было бы мое?»
И мой сын усмехнулся тогда. Так горько… Разве могла я ему отказать?
Понимаете, Светлова, несправедливость, творимая людьми, очень редко не влечет за собой цепочку других несправедливостей. Они никогда не остаются без последствий.
«Мать помогала сыну еще и потому, что чувствовала вину за его странное положение в родительском доме», — подумала Светлова.
— И какой вред от такой подмены? От того, что Стасик занял ее место? В конце концов, это просто бизнес, ничего больше… Поймите, «Мария Погребижская»
— это не человек, это брэнд, торговая марка. Как шоколад «Красный Октябрь» или зубная паста «Аквафреш»….
В общем-то, поверьте, все без исключения заинтересованы, чтобы «Мария Погребижская» жила долго. Читатели, издатели, все… И напротив, никто не обрадуется вашим разоблачениям. Поверьте, нет никого, кто хотел бы докопаться до правды и обнаружить, что ее уже нет в живых.
— Вы думаете?
— В конце концов, Стае никого не хотел убивать… С тем журналистом вышла… случайность! Можно сказать, несчастный случай, — заметила Лидия Евгеньевна. — Если бы не это… то, что он собственно такого сделал? Мальчик просто хотел получить свое, то, что ему полагалось по праву рождения.
— Боюсь, вас придется разочаровать.
— А в чем дело? — настороженно спросила Анина собеседница.
— А Леша Суконцев? Ведь он умер от яда? Станислав Константинович, видимо, хорошо разбирается в ядах?
Лидия Евгеньевна промолчала.
— Вам не жаль Лешу? Он был очень хорошим человеком.
Зачем Светлова все это говорила? Очевидно, с какой-то подсознательной надеждой направить Лидию Евгеньевну на путь истинный.
Но Лидия Евгеньевна смотрела куда-то поверх черных деревьев «Эрмитажа» спокойно и безразлично, явно не откликалась душою на этот призыв.
