— Что будешь делать? — Я дала начало
конструктивному диалогу.
— Не знаю. — Она села в кресло и уставилась на
свои тапочки.
— Выгонишь?
— Выгоню. Все. Надоело. Пусть все забирает, ничего не
надо.
Это я слышала примерно раз в три месяца.
По той же причине и с той же интонацией.
Они жили вместе уже пятнадцать лет.
Она любила его, и он об этом знал.
— Он вообще-то любит тебя… — сказала я.
— Ничего не надо. Ни любви, ничего. — Она все-таки
начала плакать. — Когда ночью не знаешь: где он? С кем он? Когда это все
закончится?
Я гладила ее по голове и говорила одну банальность за
другой.
— Он ведь не отпустит меня, — всхлипывала
Вероника, — детей заберет. Все заберет…
— Потому что любит тебя. И ты его… Ведь уже сколько раз
прощала?
— Все. Надоело!
Она рыдала в голос, не заботясь о том, что могут услышать в
доме.
Мои глаза с готовностью стали мокрыми.
Конструктивного диалога не получилось.
— И что еще за дипломат белый? — не могла
успокоиться Вероника. — Что за лыжный свитер? Зачем? Ведь специально
позвонил в шесть утра, зная, что только домработка может взять трубку… Может,
он собрался куда?
— Ага. В горы, на лыжах. С белым дипломатом. Который до
этого припрятал в котельной. А его похитили, — там была схема черных
трасс… Вероника, бред!
На столе зазвонил телефон.
Я посмотрела на заплаканную подругу, та покачала головой.
— Не зови меня. Послушай.
Звонила ее старшая дочь. Просила передать маме, что все
нормально, она во «Фрайдисе». Я передала.
— Представляешь, — Вероника громко
сморкалась, — этот ее Митя, ну, с которым она встречается, сын депутата,
устроился по субботам и воскресеньям работать во «Фрайдис» официантом.
— Да ты что? — Я развеселилась.
— Да, и теперь моя там постоянно околачивается, делает
им план.
— А где его охрана?
— Не знаю, — Вероника задумалась. — Наверное,
охраняет «Фрайдис».
— Интересно, зачем ему это нужно?
Все-таки не каждый день дети депутатов работают во
«Фрайдисе».
— А может, он себе голоса зарабатывает? —
предположила Вероника.
— Не знаю. Если эта история станет широко известна — то
да.
— Хочешь чаю?
— Давай.
Вероника приоткрыла дверь, крикнула в образовавшуюся щель:
— Олечка! Принеси нам чай! — захлопнула ее обратно
и сразу вернулась в свое кресло, забравшись туда с ногами.
— Не хочешь позвонить ему? — спросила я.
— Нет, не буду. Я маме позвонила. На всякий случай
пусть приедет. Мало ли что там у него с дипломатами… Может, совсем крышу
снесло… А у меня дети.
— Правильно.
— Он же драться начинает. Как только я говорю, что уйду
от него…
— Может, охрану взять?
Вероника задумалась.
Я представила себе, как Игорь после трехдневного отсутствия,
сонный, усталый и голодный, возвращается в собственный дом, чтобы забрать из
котельной белый дипломат и лыжный свитер, а вместо этого видит везде
бритоголовых молодчиков с автоматами наперевес. Точно подумает, что крыша
поехала.
Я описала эту картину Веронике.
— Ага. Он спрашивает: «Кто это такие?» А я говорю:
«Где? Никого нет, мы одни». Он подбегает к ним, дергает их за усы, а они
молчат. А я спрашиваю: «Дорогой, что это ты делаешь?» А когда он наконец
засыпает, мы отправляем всех домой. Наутро он думает, что у него была белая
горячка, и бросает пить, курить и нюхать.
— Здорово.
Зашла домработница с плетеным подносом. Налила в чашки чай.
Спросила, не хотим ли мы есть. У нее готова запеканка. Мы не хотели.
Забежал Никита. Поцеловал маму, отправляясь на английский,
помахал мне рукой. У двери обернулся.
— Мам, купишь мне принтер на Новый год?
— Принтер? Зачем тебе?
— Ну, компьютер у меня есть, все есть, а принтера нет.
Цветного.
— Не куплю. Ты знаешь, сколько он стоит? Да и не нужен
он тебе.
— Ну и ладно, — Никита абсолютно не
расстроился, — я Деду Морозу закажу.
Мы дождались, когда за ним захлопнется дверь, и рассмеялись.
— Папа приехал! — Радостный Никитин голос из
глубины дома.
— О, Дед Мороз собственной персоной. — В голосе
Вероники слышалось плохо скрытое облегчение.
Я вышла через веранду и уехала.
В среду, парясь в турецкой бане и обмазываясь всевозможными
кремами и масками, мы обсуждали Ленин роман.
Ему было тридцать семь лет, разведен, красив, без вредных
привычек, которые бросались бы в глаза: вроде не наркоман, не извращенец, не гомосексуалист,
не педофил; дарил цветы; не импотент; спрашивал про здоровье мамы; проститутки
в ночных клубах не здоровались с ним; починил Лене машину; с утра не пил; дал
сразу прямой мобильный, без всяких секретарш; зажигалками Dupont не
пользовался; ботинки чистил; очки от Картье не носил; с продавщицами не
заигрывал. Лена влюбилась.
Он занимался мебельным бизнесом.
Лена побывала в его магазинах и, будучи воспитанной
девушкой, расхвалила качество и дизайн мебели, которую он продавал.
Он предложил Лене сменить обстановку в ее доме, выбрав у
него в магазинах все, что ей нравится.
Сейчас мы решали, стоит ли ей принять это предложение, и
если да, то в каких размерах.
Нас было трое: я, Лена и Катя.
— Вообще, конечно, у меня все уже старое, —
размышляла Лена, — еще муж покупал. Десять лет назад. Надоело ужасно.
— Ну и отлично! — Я считала, что надо брать.
— Но мы всего месяц встречаемся… — Лена боялась
испортить впечатление о себе.
— Ну и что? Хочешь, я поеду с тобой выбирать? —
Кате хотелось с ним познакомиться.
— Нет. — Лена не собиралась рисковать ухажером.
— Что у тебя? Гостиная, кухню обязательно… —
прикидывала я.
— Кухнями он не торгует, — перебила Лена.
— Жалко. Кухня — самое дорогое.
— Да у него там достаточно дорогого! — обнадежила
Катя.
— Ну вот. — Я загибала пальцы. — Гостиная,
холл, твоя спальня, гостевая…
— Я хочу сделать гостевую в китайском стиле, —
уточнила Лена капризно.
