Вот он. Номер 17.
Я видела в кино, как люди с плачем бросаются на тела своих
дорогих усопших.
Я стояла в оцепенении.
Мой муж, обычно безупречный во всем, что касается внешнего
вида: наглаженная рубашка, начищенные ботинки, безукоризненная стрижка, —
не мог оказаться в этой жуткой комнате, на этом столе, с номерком на пятке. Но
это было его тело. Его пятка.
Я выбежала на улицу, и меня рвало на заднем дворике морга.
Долго. Пока не стемнело.
Друзья Сержа взяли организацию похорон на себя. Мне только
надо было выбрать ресторан для поминок и траурное платье. Оставшиеся до похорон
дни я провалялась на диване в полном одиночестве. Ни с кем не общаясь.
Я никому не смогла бы рассказать, что я чувствовала. Потому
что чувствовала облегчение. Ревность перестала терзать меня. И я была
благодарна Сержу за то, что он погиб.
Конечно, мне было его невероятно жалко. И все на свете я
отдала бы за то, чтобы смерть его была мгновенной. И чтобы ему не было больно и
страшно.
Потом были похороны. И снова слезы. И слезы нашей дочери.
И траурное платье с черными очками. И перезвон колоколов на
Ваганьковском. И прощание вдовы с умершим.
Я целовала его. И обнимала. И говорила ему что-то. И он
благоухал туалетной водой, которую я принесла по просьбе патологоанатомов
вместе с костюмом и обувью. И привычный запах его парфюма перемешался с запахом
специального грима и чего-то еще, и я знала, что этот терпкий запах моего горя
я не забуду никогда.
Я прощалась с ним.
Кто-то сказал мне потом, что я ласкала его так, что казалось
- он должен ожить.
Но его похоронили.
А я вернулась домой.
На следующий день я попросила у Вики разрешения приехать к
ней в гости.
Мужа Вики убили три года назад. В Праге. Она смотрела из
окна второго этажа их дома, расположенного в пригороде чешской столицы, как ее Федор
садится в машину с товарищами по работе. Больше она его не видела. Через три
дня нашли тело и машину. Выстрел в затылок. Вика похоронила мужа и вернулась в
Россию. Кредит за дом в Праге выплачен не был, и дом через несколько месяцев
был конфискован банком. Вика не расстроилась. Все в этом доме напоминало ей о
Федоре.
В Москве Вику встретил брат ее мужа — старший: он родился на
две минуты раньше Федора.
Он принял Викиного сына, как своего. Он стал частью Викиной
жизни. Основной частью — потому что, кроме него и сына, больше у нее ничего не
осталось. Он помогал ей деньгами, купил машину, устроил ребенка в дорогой
детский сад. Он принимал в воспитании ребенка самое активное участие — ни одно
решение Вика не могла принять, не посоветовавшись с ним. Вскоре это стало
тяготить ее. Иногда ей казалось, что вовсе не Федор был ее мужем, а его брат.
Хотя он был женат. Жена его не любила Вику, но вынуждена была с ней мириться.
Она говорила о Вике пренебрежительно и подсчитывала, во что их семье обходится
Викина жизнь.
Когда Вике предложили переехать в соседнюю с ними квартиру,
светлую и просторную, она отказалась.
«У меня и так нет своей жизни, — говорила она — Он
контролирует каждое мое движение. Конечно, без его денег мне не прожить, но…»
Через три года после смерти Федора Вика познакомилась с
молодым человеком. Ему было двадцать четыре года, он доучивался в Академии
туристического бизнеса и работал барменом в ночном клубе, чтобы оплачивать
обучение. Они стали жить вместе.
Брат Федора перестал давать Вике деньги. «Я понимаю, —
говорил он, — если б она нашла себе нормального мужика — пожалуйста,
живите, я бы, конечно, принял его, мы могли бы дружить. Но это… Малолетка из
стриптиз-клуба! Я деньги зарабатываю не для того, чтобы ему их в трусы
засовывать!»
Вика устроилась на работу. Отдала ребенка в обычную школу.
Снова почувствовала себя живым человеком, со своей собственной судьбой.
Она открыла мне дверь в трикотажном халатике с Микки-Маусом
на спине. Усадила в кресло, обняла. Мне можно было ничего не говорить. Она все могла
рассказать сама.
Мы пили чай, не замечая его вкуса. Мы разговаривали, не
обращая внимания на слезы, только иногда машинально слизывая их с губ.
Я задала тот вопрос, ради которого приехала:
— Когда это закончится?
— Никогда, — ответила Вика. — Но через
несколько месяцев станет легче.
— Ты до сих пор помнишь его?
— Конечно. Я беру чашку и думаю: «Это любимая чашка
Федора». Я готовлю заливное и думаю, как он его любил. Иногда покупаю
какой-нибудь свитер и прикидываю: понравилось бы Федору или нет?
Я смотрела на Микки-Мауса у нее на спине, на облупленную
краску на стенах и клялась себе, что у меня все будет не так. Я не буду жить
прошлым. Мысли о Серже причиняли мне боль, но это приятная боль. Ее можно
терпеть. Но эти мысли я себе запрещу. И через три года буду думать о чем-нибудь
другом, о чем-то прекрасном, чем будет наполнена моя жизнь и что сделает меня
счастливой. Я обязательно буду снова счастлива. Я выкину все чашки Сержа и не
буду готовить заливное. Может, не выкину, конечно, но аккуратно сложу и уберу в
подвал.
Мы попрощались с Викой далеко за полночь, после того как я
познакомилась с приятным молодым человеком, который все время пританцовывал,
выплескивая на окружающих белозубую улыбку.
2
Сидеть в этом кафе было приятно.
Солнце так заботливо грело лицо и открытые плечи.
Я лениво помешивала лед в стакане с мандариновым соком и
рассеянно улыбалась старому знакомому по имени Ванечка. Для остальных он был
Джо. Потому что Джо был англичанин. И однолюб.
Он полюбил меня лет десять назад, с первого взгляда, и с тех
пор я успела привыкнуть к его любви, воспринимала ее как должное и держала про
запас, на всякий случай. То есть когда настроение плохое или совсем уж некому
мне помочь.
Отношения у нас были платонические, но все равно в нашей с
Сержем супружеской жизни он был моей тайной. Кстати, единственной. Если,
конечно, не считать некоторых моих расходов.
Он достаточно часто приезжал в Москву, и мы всегда
встречались в одном и том же ресторане. Когда-то этот ресторан был модным, и с
тех пор в нем остались хорошая кухня и неплохое обслуживание. Только люди
перестали ходить. Как раз то, что нужно для тайных свиданий.
Нас знали официанты.
Иногда мы с Ванечкой ссорились. Он обижался на меня и
пропадал. Иногда на год, на два. Но потом снова звонил, говорил, какая я
необыкновенная и как он соскучился, и мы встречались в нашем ресторане, и
официанты узнавали нас и рассказывали, что нового появилось у них в меню.
Когда мой муж погиб, мы с Ванечкой стали видеться чаще. Его
любовь и внимание компенсировали отсутствие мужчины в моей жизни.
