— Но, знаете, проблем очень много. — Я
многозначительно развела руками.
— Например, УБЭП черную кассу конфисковывает, —
вторил мне молодой.
— А может, договоримся? — С моего лица не сходила
улыбка.
— Как же мы договоримся? — с деланным недоумением
вопросил молодой.
Разговор в таком тоне мы вели часа полтора.
— А знаете, вы — очаровательная барышня, —
говорили убэповцы, — и совсем не похожи на акулу бизнеса.
— Вы тоже очень приятные молодые люди, — ответила
я, — и совсем не похожи на милиционеров.
Наконец часа через два мы стали говорить конкретно.
— У меня в кассе есть три тысячи долларов США, —
сказала я.
Они рассмеялись.
— Двадцать. И это меньше, чем вы заплатите, если мы
изымем документы и приостановим вашу деятельность. Эдак на месячишко.
— Пять! — предложила я.
— Пять — это только за то, что мы здесь. А за документы
на вашем столе, милая красавица?
В итоге мы договорились на десяти.
Я должна была с деньгами сесть к ним в машину, и они меня
выпустят через пару километров.
Меня провожали тревожные взгляды моих сотрудников.
В машине мы обменялись телефонами, и меня заверили в том,
что ближайший год я могу быть спокойна.
Первый человек, которого я увидела, вернувшись, был наш
участковый.
— Я же предлагал вам дружить, — произнес он без
всяких предисловий, — а вы что? А так бы предупредил…
Я дошла до кабинета, и несколько моих сотрудников сразу
окружили меня. Взглядом я нашла Сергея.
— Встреться завтра с участковым. Дай ему долларов
двести в честь Нового года.
От меня ждали объяснений.
— Все нормально! — весело сказала я. — Это
плановая проверка. Привыкайте.
Я закрылась в своем кабинете.
Отряхнула со свитера нитки, прилипшие ко мне на полу. Или на
самом деле их не было?
Я села за бухгалтерские отчеты. В канцелярскую книгу,
лежащую рядом, надо было внести еще один пункт.
Я заехала в «World Class» в Жуковке без предварительного
звонка и, естественно, на маникюр не попала. Все мои просьбы подвинуть клиентов
и хотя бы накрасить мне ногти оказались несостоятельны.
Я объехала еще пару салонов, и наконец-то повезло: клиентка
не пришла, и в образовавшееся окно записали меня.
Я собиралась на день рождения к Лене.
Пожилая маникюрша Оля была известна всей Москве. Такое
количество сплетен, какое ей приходилось выслушивать за день, не вместило бы в
себя ни одно желтое издание. Оля переработала во всех модных салонах, была на
«ты» со всей светской Москвой, а во времена работы в «Wella» ее клиенткой была
даже Наина Ельцина, которая, как ни странно, предпочитала потолкаться с
девочками в салоне, а не вызывала мастеров к себе. Ей же Оля была обязана своим
переездом из комнаты в коммуналке в однокомнатную квартиру на Соколе.
Она лениво спросила меня, как дела, виртуозно полируя мне
ногти.
Я могла рассказать ей все что угодно. И больше бы об этом
никто не узнал.
Я неопределенно повела плечами.
— Ты где ногти-то делала? — спросила она чуть-чуть
ревниво. — Смотри, форму на мизинце испортили!
От подобных замечаний сердце у меня не замирало.
— В Москве где-то… не помню, — небрежно ответила
я, чтобы не вдаваться в подробности о том, что маникюр не делала уже недели
три. И не испортить себе репутацию.
Оля снисходительно кивнула.
Мне помыли голову, и докрашивать ногти пришлось в
парикмахерском кресле под монотонное урчание фена. Причесали неплохо, хотя и не
так, как я хотела.
Через час я входила с цветами в ресторан «Бисквит».
У Лены был девичник.
Девичник — это когда собираются одни только девушки,
выпивают и едут туда, где предположительно могут быть мужчины.
Я поздравила именинницу, которая уже была навеселе, и села
рядом с Вероникой.
Вероника жаловалась на то, что ее шестнадцатилетняя дочь не
умеет готовить яйца под майонезом.
— Она недостаточно подержала их под холодной водой,
поэтому осталась какая-то пленка; и разрезала не вдоль, а поперек, поэтому под
весом майонеза они на тарелке перевернулись. А когда они перевернулись, стали
видны желтые пятна, потому что они у нее подгорели. Я сама виновата, —
сокрушалась Вероника, — хоть и ругаю ее. Но где же ей готовить? Всегда и
так все готово. Может, на курсы какие отправить?
— Курсы итальянской кухни, — подсказала Олеся.
Она была снохой президента одной из наших бывших республик.
Когда он вышел на второй срок, Олеся сообщила всем своим знакомым: «Я снова
принцесса. Поздравьте меня». Причем Олесиному мужу президент запретил
появляться на Родине, чтобы не дискредитировать себя в глазах избирателей. Зато
его старший сын, которого Олеся терпеть не могла из-за высокомерия его жены,
был отцу правой рукой во всех делах. Как в сказках.
— Ты многого от нее хочешь, — произнесла
незнакомая мне темноволосая девушка с золотым сердцем от Bvlgari на кожаном
шнурке. — Она у тебя сколько языков учит?
— Три, — не сразу ответила Вероника, словно
подсчитывала в уме.
— А еще что? Какую-нибудь музыку? — требовательно
спрашивала незнакомка.
— Да, — с гордостью подтвердила моя подруга,
нанизывая на вилку рулетик из кальмара, — музыкальную школу закончила, по
фортепьяно. И еще школу по истории искусства при Пушкинском музее.
— А сейчас что?
— В МГИМО готовится и одиннадцатый класс заканчивает.
— А в МГИМО какой конкурс?
Ответила Вероникина соседка слева. Я видела ее только
однажды, на каком-то Ленином празднике.
— Человек двадцать на место. Не меньше! Два официанта
обходили стол, раскладывая по тарелкам аппетитные гребешки.
— Ну так когда ей яйца-то варить? — со смехом
спросила Лена.
Олеся проникновенно рассказывала:
— Есть прекрасные курсы — пятидневные. Небольшая
группа, человек семь. В понедельник вылетаете в Рим. Хорошая гостиница, и
каждый день занятия плюс экскурсии. А повар настоящий, из ресторана с
мишленовскими звездами. Я сама хотела поехать. И шопинг заодно.
Она взяла в руки бокал.
— Ну что, за именинницу? Пошли тебе бог богатого мужа!
Мы дружно чокнулись.
— И что? — продолжала о своем Вероника — Она будет
готовить отличное карпаччо или там папардели, а яичницу поджарить не сможет?
