— Ну и ладно, — пожала плечами Кира, —
холестерин один эта твоя яичница.
Кира выделялась на фоне наших бледных лиц великолепным
шоколадным загаром. На коленях у нее сидела ухоженная девочка Тая — йоркширский
терьер такого же цвета. Шелковистая коричневая шерсть миниатюрной собаки
сгодилась бы на самый лучший парик.
Кира только что прилетела из Флориды. Она возила туда Таю
лечить. Операция, которая была необходима ее любимице, делалась и в Европе. Но
там в ходе лечения к задним лапам йоркширов приделывались крохотные колесики,
которые облегчали собакам передвижение, а во Флориде научились обходиться без них.
— Все-таки колесики — это не очень удобно, —
рассуждала Кира, — они ведь, наверное, гремят. И за них могут нитки
цепляться от ковров.
Операция прошла успешно, и Кира с удовольствием предлагала
адрес клиники всем желающим.
Со своей соседкой слева я оказалась незнакома. Оля владела
магазином спортивной одежды. Ее увлекла тема клиник и операций, и она стала
громко рассказывать о своей новой груди. Она перенесла операцию всего месяц
назад. Еще даже швы не зажили. Тема оказалась злободневной, половина сидевших
за столом девушек имели подобный опыт, и поэтому беседа сделалась общей и
оживленной. И только прерывалась громким хохотом, когда кто-нибудь обращал наше
внимание на то, что разговор слышен за соседними столиками. Как всегда по
пятницам, ресторан был полон.
От груди перешли к пластической хирургии вообще. Среди нас
оказалось четыре переделанных носа, шесть липосакций, две подтяжки глаз и пять
изменений формы губ. Всего нас было человек двенадцать.
Тосты стали звучать все чаще, разговоры становились все громче.
Время приближалось к полуночи, ресторан постепенно пустел.
Кто-то предложил поехать в «Красную Шапочку». Лена попросила
счет. Вероника громко спросила, у кого самая большая скидка в новиковских
ресторанах. Оказалось, больше десяти процентов ни у кого нет. Лена дала
официанту свою кредитку и назвала номер своей дисконтной карты. После
«последней сигаретки» и «последнего бокала» прошло еще примерно полчаса, и
наконец мы с шумом завернулись в свои шубы, расселись по машинам и длинной
вереницей отправились в дамский стриптиз-клуб «Красная Шапочка».
Было, наверное, еще рано, потому что в клубе мы оказались
одни.
Мы заняли большой стол посередине, прямо под высокой
железной клеткой. Нам предложили меню. Мы выбрали «горячие танцы». Каждая
заказала себе по коктейлю. Мы сразу попросили счета отдельно. Потому что пили
много, уезжали поздно, заведение дорогое, счета огромные и бегать друг к дружке
и проверять, заказывал ли кто-нибудь «индивидуальный стриптиз» или «танец в
кабинете», было невозможно. А так каждый сам контролировал свой счет.
Молодые загорелые тела в плавках танцевали перед нашим
столом, и уже Лена с Катей поднялись прямо на сцену (танец на сцене — отдельные
цифры в счете), а Олеся бесстрашно забралась в железный скворечник, куда за ней
тут же проследовал обнаженный негр. Кира не сводила восхищенных глаз с
голубоглазого блондина в сетчатых плавках, который выбрал в партнерши своим
сексуальным танцам Таю — Кириного йоркшира. Музыка гремела так, что мы быстро
оставили попытки разговаривать и рассредоточились по клубу, ища себе сугубо
индивидуальных развлечений.
Часа через два мне пришло в голову, что я давно что-то не
видела Лену. Вышла на улицу, посмотрела, на месте ли ее машина. На месте. Даже
если предположить, что ей пришло в голову уединиться со стриптизером в
специальной комнатке, она давно должна бы уже вернуться.
Я поставила свой «Махито» на первый попавшийся стол и пошла
в сторону туалетов. Дверь в первую кабинку была приоткрыта. Старательно, двумя
кредитными картами American Express, Оля выстраивала белые кокаиновые дорожки
прямо на унитазе. Катя со свернутой в трубочку стодолларовой купюрой сидела на
корточках тут же.
— Лену не видели? — спросила я.
Они не видели.
Я снова обошла весь клуб и вышла на улицу. Подошла к Лениной
машине. Лена сидела внутри и плакала горькими пьяными слезами. Я была раздета и
начала сильно стучать ей в окно.
— Холодно же! — возмутилась я, когда она наконец
впустила меня.
— Извини, — сказала Лена сквозь слезы.
— Ты чего плачешь? Именинница!
Она не отвечала, лишь громко всхлипывала.
Я обняла ее.
— Что-нибудь с твоей любовью? Она кивнула.
— Он улетел в Берлин позавчера и ни разу не
позвонил, — она говорила, проглатывая некоторые слова целиком.
— И не поздравил тебя? — Я действительно
удивилась.
— Нет, — горько сказала Лена и разрыдалась еще
сильней.
— Может, случилось что?
Она не ответила.
Мы сидели в машине, обнявшись, и не разговаривали. Слезы
высохли на Ленином лице, но мы не шевелились.
Я испугалась, что мы заснем здесь.
— Пойдем выпьем? — предложила я.
— Пойдем, — согласилась Лена. — И поедем
домой.
— Ага.
Домой мы поехали под утро. Гаишники уже спали в своих
будках, машин было мало, и каждая из нас добралась до дома без приключений.
Лене исполнилось тридцать два года.
15
Я с восторгом разглядывала себя в зеркало: мои морщины
постепенно возвращались ко мне. Конечно, улыбка еще полностью не восстановилась
и напоминала ту, что рисуют на своих лицах клоуны, но прогресс был заметен.
Веселые лучики морщинок разбегались в стороны от внешних уголков глаз, и я, не
теряя надежды, упорно тренировалась перед зеркалом. Наконец какая-то из улыбок
мне показалась удовлетворительной; я ее запомнила. Еще несколько минут ушло,
чтобы научить улыбаться глаза.
Я была довольна результатом. Я снова себе нравилась. Это
восхитительное чувство! Я — красотка. Я кружилась по комнате в шелковой ночной
рубашке на тонких бретелях, представляя, что это вечернее платье и на меня
смотрят сотни восхищенных глаз. Я то и дело оказывалась перед зеркалом и
улыбалась своему отражению той улыбкой, которая редко достается кому-то
другому. Я решила завести роман с фотографом, чтобы бесконечно ему позировать.
Я чувствовала себя женщиной Джеймса Бонда, я могла очаровать любого.
Упоительное чувство!
Бравурной музыкой из «Ну, погоди!» зазвонил мой мобильный.
Определился московский номер Ванечки. Я почти забыла о нем. Но все же есть
необъяснимое очарование в людях, которые некогда сделали нам больно. Захотелось
ответить Ванечке. Но — нет! У него был шанс, он не воспользовался. Переливчатые
трели припева резко оборвались. «Незваный гость хуже татарина», —
прокомментировала я от лица Ванечки. Нет, не так. «Кошке — игрушки, а мышке —
слезки».
Я задумалась о том, как давно никто не любил меня. И
попыталась представить себе мужчину, любовь которого я восприняла бы как долгожданную
награду. Воображение услужливо рисовало образ Сержа. Я старалась мысленно
заменить картинку, но менялось только выражение его лица. Я решила обмануть
себя. Я представила Тома Беренджера, обнимающего меня со своей страстью, на
которую он, судя по всему, способен. Я трогала пальцами его упругие локоны. Он
наклонил голову, почти касаясь губами моего уха… и заговорил голосом Сержа.
