— Но что вы собираетесь делать? Увеличивать обороты?
— Конечно нет! Разве мы сможем догнать наших
конкурентов?
Я собиралась подумать об этом после праздников, надеясь, что
за это время все образуется само собой. Но Сергей упрямо ждал ответа.
— Я ведь говорила тебе, что надо использовать то, что
есть. Организовать развозочную фирму. У нас есть транспорт, есть договора с
магазинами. Нужно выйти с предложением на продуктовые склады, мы вполне можем
оказаться конкурентоспособными. Ты занимался этим? — Я действительно
говорила об этом проекте Сергею весь последний месяц.
— А пахта? — спросил он.
— Что пахта? — Я никогда не научусь вести себя как
Екатерина Великая. У меня и воды-то на столе нет. — Забудь о ней! Иди
дальше! Не оглядывайся назад! Хотя я от нее отказываться пока не собираюсь — в
качестве сто пятьдесят девятого номера ассортимента.
Сергей сидел, опустив голову так, что плечи его огромного
пиджака задрались до уровня ушей.
— Ты связывался со складами? — спросила я.
— Не в полном объеме, — пробормотал он.
— Займись этим прямо сегодня. Через два дня мне нужны
ответы. Хотя сейчас каникулы. Ты можешь потерять две недели.
Я ругала себя за то, что не проконтролировала этого раньше.
Если хочешь сделать что-то хорошо — сделай сама.
— Что у нас с договорами по рекламе?
— Надо заключать новые. Почти все кончились.
— Мы не будем. Оставляй только наружку. С телевидения
уходим. Я надеюсь, ты пробронировал биллборды?
— Конечно. — Сергей закивал головой. Хорошие щиты
уходят за несколько дней, поэтому бронировать их нужно заранее. — Часть
даже проплачена. Но на некоторые адреса они увеличивают цену.
— Запроси программу в других агентствах. На всякий случай.
И дай мне все предложения. И эти, и те. Я выберу. Думаю, щитов двадцать оставим
до весны.
— Ну, я пошел, займусь складами.
— Давай.
Он был уже в дверях.
— А мы сотрудников поздравили? — окликнула я его
уже в дверях.
— Конечно. Цветы, конфеты и премия.
С этим он отлично справлялся. Когда кто-нибудь оказывался в
больнице, Сергей посылал от моего имени бульон.
— Тогда попроси мне еще поесть что-нибудь.
На часах был полдень. Я припарковалась около больницы, но не
выходила, дослушивая радио. Пела Милен Фармер. Это была наша с Сержем музыка. В
средневековом мужском платье с кружевными манжетами, с огненно-рыжими локонами
до самой талии, она пела что-то пронзительно-равнодушное про войну. Всадники за
ее спиной рубились на мечах, падали с лошадей, попадая под пушечные взрывы, а
она ходила между ними с видом экскурсовода. Пока не влюбилась в генерала.
Водитель выглядел лучше. Он уже сидел на кровати и
потихоньку разговаривал. Когда я вошла, он улыбнулся.
Никаких поведенческих изменений в его маме я не заметила.
Мужчина, шагнувший мне навстречу, был его брат.
Я не привезла икры. Я не привезла ничего.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я,
поздоровавшись.
— Выписываюсь, — прохрипел он. Трубка из его горла
исчезла.
Говорить было не о чем.
Они, видимо, ожидали, что в связи с его переездом домой я
разверну бурную деятельность.
— Что говорят врачи? — спросила я.
— Дело идет на поправку, — радостно отрапортовал
брат.
Мама всем своим видом показывала, что делает мне одолжение,
терпя меня в палате.
— Вы живете все вместе? — спросила я. Оказалось,
что брат женат и живет с женой отдельно. А мой водитель живет с мамой в
двухкомнатной квартире. Но брат собирается разводиться.
— По семейным обстоятельствам, — туманно пояснил
он.
— А вы работаете? — максимально вежливо спросила я
маму.
Неожиданно она набросилась на меня.
— Да я сорок лет работала! У меня пенсия! Мне до сих
пор звонят, со всеми праздниками поздравляют! У меня вон каких два сына! Один
из-за тебя чуть богу душу… — Она резко замолчала, шмыгнув носом.
Мой водитель чувствовал себя неловко. Но я понимала, что
когда-нибудь она должна будет выговориться.
Я предложила выйти в коридор, поговорить.
— А мне от сынов скрывать нечего!
— Выздоравливайте, — очень вежливо произнесла я и
вышла.
Брат догнал меня на лестнице.
— Вы извините ее, — попросил он, — она так
намучилась.
Я кивнула.
— Раз ваша мама не работает, она наверняка сама будет
сидеть с сыном. Я буду выплачивать ему его зарплату до тех пор, пока он не
поправится. И оплачивать лекарства. Собирайте, пожалуйста, чеки. — Я
отстранила его руку. — Всего доброго.
— А почему сняли охрану? — крикнул он вдогонку.
Этого я не знала. Но отсутствие скучающего человека в форме
на табуретке у входа заметила сразу.
— Я узнаю, — пообещала я не оборачиваясь.
— До свидания!
Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Всего доброго.
Он улыбнулся в ответ.
Он начал звонить мне. Каждый день. И мне ничего не
оставалось, кроме как обсуждать с ним их семейные проблемы. Он даже предлагал
мне помощь.
— Вы смотрите, — говорил он в телефон, — если
чего-нибудь нужно, не стесняйтесь, обращайтесь.
Я не брала трубку, когда определялся его номер. Он
перезванивал с другого.
— Наш больной передает вам привет! — бодро говорил
он, как будто его главная цель — порадовать меня с утра пораньше.
Когда он радостно сообщил мне, что больной самостоятельно
ходит в туалет, я попросила его обойтись без физиологических подробностей. Все
остальное я терпела.
Он каждый день удивлялся, отчего я не приезжаю к ним в
гости.
— Больной спрашивает о вас, — говорил он
многозначительно.
Звонки прекращались ненадолго после того, как он заезжал ко
мне в офис, чтобы забрать очередную сумму на внеплановые расходы, которых
становилось все больше. Дня через три звонки возобновлялись.
Я узнала у Вадима, почему сняли охрану.
— Пока их поймают, пока до суда дойдет — может год
пройти. Ну кто будет целый год охранять какого-то водителя? — доступно
объяснил Вадим. И успокоил: — Да ты не волнуйся. Кому он, в сущности, нужен?
«Своему брату», — подумала я.
