Звонки брата возымели-таки действие. Когда он захотел меня
познакомить с племянницей, я твердо отказалась. Но пришлось поделиться с ним
своим мнением обо всех высших учебных заведениях Москвы: племянница поступала в
институт. Я посоветовала ей стать технологом пищевой промышленности.
— Если будет хорошо учиться, зарплата в две тысячи
долларов ей обеспечена, — объясняла я брату своего водителя. — Это
очень перспективная профессия.
— А сколько нужно заплатить, чтобы поступить? —
спросил он многозначительно.
Я торжествующе улыбнулась.
— Нисколько, — ответила я. — Этот институт
пока не востребован.
Я все чаще стала забывать свой мобильный на работе. Он
беспокоился и обижался. Больной беспокоился тоже. В последнее время даже их
мама стала передавать мне приветы.
Я много узнала о детстве своего водителя. Оказывается, он
родился с заячьей губой. В детстве его дразнили. У родителей не было денег на
операцию. Он хорошо учился, особенно по истории. Мечтал писать исторические
романы. Но в институт не поступил: брали только «блатных». А денег на взятку у
родителей не было. Еще я узнала от заботливого брата, что денег у родителей не
было также на теплую одежду, поэтому он постоянно простужался; на цветы его
девушке, поэтому она его бросила… Словом, денег не было ни на что, отчего он и
ступил на ту дорожку, которая в итоге привела его под дула пистолетов (понимай:
к нам в водители).
Если бы мы знали все эти печальные факты биографии водителя,
мы бы наверняка его не взяли. Но он никогда не производил на меня впечатления
несчастного человека. У него было полно девушек, мы ему хорошо платили, он
весело гонял на своей «шестерке» и за три года работы болел всего пару раз.
Хотя, конечно, всего этого слишком мало для человека, который собирался писать
исторические романы.
А если бы он закрыл Сержа собой, их бы все равно убили.
Только сначала его, а потом Сержа. Контрольным выстрелом.
* * *
Светлана родила. Мальчика, три килограмма пятьсот пятьдесят
граммов. Оценка по десятибалльной шкале — 9 баллов.
Она поехала в больницу сама, чтобы лечь пораньше, на всякий
случай. Но в дороге начались схватки. Очень слабые. Поэтому ее, не торопясь,
стали оформлять в приемном покое.
— Клизму будем делать? — спросила старенькая
медсестра.
— А можно не делать? — с надеждой поинтересовалась
Светлана.
Медсестра принесла горшок и поставила посередине комнаты.
— Только не тужься, — сказала она строго и вышла.
Задрав больничную рубашку, Светлана сидела на горшке, когда
в приемную зашли практиканты.
— Здесь мы оформляем рожениц, — объяснила им
женщина с властным взглядом и посмотрела на Светлану.
— Вы не тужитесь?
— Нет, — пробормотала Светлана. Десять пар глаз
изучающе уставились на нее. Она хотела встать и убежать, но горшок был полон, и
она осталась сидеть, боясь расплакаться.
Практиканты ушли, старушка вернулась и отвела ее на второй
этаж, в предродовое отделение.
— Так… — пробормотал молодой доктор, листая ее
медицинскую карту, — у вас кесарево планировалось?
Светлана кивнула.
— Но у вас открытие на три пальца. Вы сами родите, за
час максимум. Попробуем?
— Но у меня шейка… Загиб… Врач говорил, мне кесарево
нужно делать, — слабо возразила Светлана.
— У всех шейка, — уверял доктор, — родите и
глазом не моргнете. Договорились?
Светлана кивнула.
Через шесть часов схватки стали жестокими. Светлана плакала
не переставая, ее подсоединили к двум капельницам.
— Сделайте мне укол в позвоночник! — умоляла она,
когда боль отпускала на несколько секунд.
— Невозможно, миленькая, — объясняла
медсестра, — эпидуральную анестезию нужно было делать раньше, а сейчас уже
нельзя.
— Я хочу кесарево! — кричала Светлана.
Ей говорили, что она вот-вот родит, но она все не рожала.
— Позовите моего врача! — рыдала она.
Но оказалось, его смена закончилась и он ушел домой.
Мимо Светланы две медсестры везли пустую каталку. Резким
движением Светлана вырвала иголки от капельниц из своих рук, проворно вскочила
с постели, поддерживая руками огромный живот, и, надеясь успеть, пока схватка
отпустила, кинулась к каталке и вскарабкалась на нее под недоуменными взглядами
медсестер.
— Везите меня на кесарево! — скомандовала
Светлана, указывая пальцем на дверь операционной.
— Хулиганка! — возмутилась медсестра.
Боль опять накрыла Светлану, она сжалась, и слезы градом
посыпались из глаз.
Вторая медсестра привела врача.
— Думаю, надо делать кесарево, — спокойно сказал
он, осмотрев роженицу. — Готовьте к операции.
В исколотые Светланины вены попала еще одна игла — игла со
спасительным наркозом.
Через двадцать минут сын Сержа громким криком приветствовал
мир.
— Мальчик. Живой, — буднично произнесла акушерка.
Светлана глубоко и безмятежно спала.
Я узнала, что у Сержа родился сын, на следующий день.
Светлана позвонила мне сразу, как только ее привезли из реанимационного
отделения.
Я хотела купить цветы, но по дороге не попалось ни одного
киоска.
Я боялась этого ребенка. Вдруг он будет похож на Сержа?
Наверняка будет.
Мне даже хотелось, чтобы был похож. Я вспомнила маленькую
Машу. Ее личико в роддоме давно стерлось из моей памяти, но были фотографии, и
на этих фотографиях она была похожа на кусок свежего мяса. Если бы не огромные
голубые глаза. Маша родилась с шевелюрой. Интересно, сын Сержа лысый?
Я вспомнила, как Серж приехал за нами в роддом. Он страшно
волновался и долго отказывался взять в руки тугой кулек с дочерью.
Если бы Серж был жив, сейчас бы он ехал в этот роддом. И
испытывал бы те же чувства. Только теперь они были бы связаны не со мной и не с
Машей. Смириться с этим было гораздо тяжелей, чем ехать сейчас к Светлане.
Я надела на сапоги клеенчатые бахилы и открыла дверь в
палату.
Светлана лежала на кровати.
Непривычно было видеть ее небеременной. Увидев меня, она
заплакала.
— Какие ужасные роды, — всхлипывала она.
Я стояла в дверях.
— Где ребенок? — спросила я.
— Не знаю. Его приносят. Мне было так больно! Врач
бросил меня и ушел домой, наркоз было делать нельзя…
— Успокойся, — сказала я. — Это просто нервы.
Я поздравляю тебя с сыном.
