Может, купить пистолет? Нет, проще нанять кого-нибудь. Или
купить?
И заодно, кстати, убить ту блондинку из ресторана. И этого
опера. Который спрашивал: «А вы почему интересуетесь?»
Мне очень захотелось стать сильной и не то чтобы даже
сделать это, а быть в состоянии сделать.
Я остановила машину около церкви. Процедура, ставшая
привычной за последний месяц: одна свечка — за упокой, другая — за здравие.
Я знала, кому звонить.
Лет двадцать назад, когда все в Москве только начиналось, у
нас у всех было много таких знакомых. Вернее, почти все наши знакомые были
такими. Потом все они стали бизнесменами, депутатами, даже артистами — и только
Олежек остался кем был.
Я звонила ему раз в несколько лет. Своего телефона никогда
не оставляла. Иногда помогала деньгами. А в последний раз я позвонила ему,
когда бывшая домработница украла все мои шубы и пальто с мехом. Расчет ее был
прост: стояло лето, и она знала, что до зимы я их не хвачусь. А к зиме она уже
полгода как у меня не работала. Мне было жаль моих шуб. А Серж считал, что я
сдала их в химчистку и забыла в какую. Поэтому мне пришлось обратиться к
Олежеку. Но он придумал какой-то благовидный предлог и за это дело не взялся.
Серж купил мне сразу две новые шубы, и постепенно вся
история забылась.
Олежек встретил меня в ресторане, радостно улыбаясь.
Подозреваю, что в ресторанах такого уровня он бывал только со мной.
В машине я сняла с себя все украшения. Этим людям никогда
нельзя доверять до конца.
— Ну что? Нянька украла у тебя пару бриллиантов? —
Олег сидел развалившись в кресле, а официант раскуривал для него сигару.
Я светски улыбнулась и с вежливой гримасой стала ждать,
когда официант оставит нас одних.
Я рассказала Олежеку все, что знала про смерть Сержа и про
того типа.
Я не верила в успех этой затеи. У меня ведь даже не было его
фотографии. Только имя. Ну и что-то там про круг его знакомых.
Я предложила Олегу десять тысяч.
Он попросил пятьдесят.
Мне показалось, что торговаться в таких случаях — значит
обидеть память о Серже. Так же как я никогда не спрашивала цену, покупая ему
цветы на кладбище.
Половину Олежек потребовал вперед.
Я вспомнила морг. И свою беспомощность тогда. Страшное
понимание того, что ты уже ничего не можешь сделать.
А теперь я могла. Я могла что-то сделать для Сержа.
Я сказала, что привезу деньги завтра. Прямо к нему домой.
Так я и сделала. Подъехала к его подъезду и позвонила, чтобы
он спустился.
Не люблю старые дома.
Был, наверное, выходной день. Люди сновали вокруг, не
обращая на меня внимания.
На детских качелях во дворе сидели очаровательная девушка в
голубых джинсах и длинноволосый молодой человек. Они обнимались и без умолку
болтали, прерываясь только для поцелуев.
Он не сводил с нее влюбленных глаз. Она кокетливо улыбалась
и поддразнивала его.
Люди заглядывались на них и завидовали их молодости.
А они думали, что это будет длиться вечно.
Мне захотелось стать этой девушкой и целоваться на качелях.
Но я не могла.
Стань я этой девушкой на качелях, не было бы у меня Сержа и
Маши. И всей моей жизни не было бы. И не надо было бы отдавать деньги Олежеку,
чтобы он убил Фетишиста. А если бы я не приехала отдавать Олежеку деньги, то не
увидела бы эту девушку и не захотела бы стать ею.
Мы встретились с девушкой глазами. Ее взгляд потух. Она
хотела бы сидеть в моей одежде и ехать в мой дом. И смотреть на мир из окна
моей машины.
А я бы хотела просто подвезти их куда-нибудь. Прикинуться
водителем и послушать их дурацкую болтовню.
Но это все равно что притвориться подъемным краном.
Вышел Олежек. Я отдала деньги. Нажала на газ.
В зеркале заднего вида — лицо девушки. Она раздраженно
выговаривала что-то своему парню.
Может, он на меня засмотрелся? Я улыбнулась своему отражению.
В ответ мне издевательски улыбнулся ботокс.
Вечером я снова встретилась с Ванечкой. Это был его
последний день в Москве. Назавтра он улетал домой.
Как всегда, в последний день он был со мной особенно нежен.
Я чувствовала себя королевой, раздающей милости. Я дарила
улыбки и даже кокетничала.
Мы встретились в старинной русской усадьбе Царицыно. Ванечка
любит заниматься там верховой ездой. Я лошадей боюсь. Но мне нравится сидеть на
солнышке с чашкой кофе и наблюдать за их грациозными движениями.
Ванечка выбрал себе гнедую кобылу по кличке Муха. Он называл
ее Москит. Кобыла не отзывалась и брыкала задними ногами. Ванечка хорошо
держался в седле. Есть люди, которые все делают хорошо.
Наконец Муха поняла, что ей с ним не справиться, и послушно
пошла легкой рысцой в сторону леса.
У моих ног уютно пристроилась рыжая кошка. Почему-то ни одна
конюшня не обходится без огромного количества собак, кошек и еще какой-нибудь
живности.
Рядом со мной молодая девушка — работница конюшни, чистила
жесткой щеткой гриву красивого, в белых яблоках, вороного коня.
Я подумала, как хорошо быть этой девушкой. Каждый день
приезжать сюда, открывать вольеры, здороваться с лошадьми, как с лучшими
друзьями, угощать их сахаром, а в конце месяца получать зарплату и ехать домой,
наверное, на метро. А по дороге по случаю зарплаты купить какой-нибудь галстук
в подарок своему молодому человеку или, скорее, рубашку. Приготовить на ужин
цыпленка табака и лечь спать, посмотрев кино по Первому каналу. По Первому,
потому что коммерческий директор Первого канала — мой приятель, и ему очень
важно, чтобы кино смотрели именно по его каналу.
Ванечка вернулся минут через двадцать — возбужденный, с
горящими глазами.
Мне захотелось его поцеловать. Но он был потный и пошел в
душ. Я зашла в его кабинку минут через пять.
Уверена, что этого он ожидал меньше всего на свете.
Все произошло совсем не так, как я себе представляла. Никто
не умер от счастья.
В соседних кабинках мылись мужчины. Не знаю, заметил ли меня
кто-нибудь, когда я выходила, наскоро вытираясь.
Я села в машину и поехала домой.
На следующий день Ванечка улетел. О чем я подумала с
облегчением. Не представляю, как бы я вела себя, если бы нам пришлось
встретиться.
Надеюсь, пока он в Лондоне, вчерашний эпизод забудется и я
смогу делать вид, что ничего не произошло.
Я позавтракала в постели. Часам к трем поняла, что Ванечка
не позвонил. С тех пор, как проводил меня вчера до машины, ни разу.
