Я попросила к телефону ее сына
— Алле, — сказал он спокойно.
— Усилить охрану? — спросила я.
— Не надо. Домой не сунутся. У нас один человек в
квартире, другой — снаружи. И раз в день проверяющий приезжает.
Я кивнула. Хотя он, конечно, этого не мог видеть.
— Я что-нибудь придумаю! — пообещала я.
— Я знаю, — улыбнулся он.
Я встала и медленно, очень осторожно пошла. Страх перед
болью сгибал мою спину пополам.
— Куда? — грубо удивилась в коридоре медсестра.
За окном был февраль. Где моя одежда, я не знала.
Я прислонилась к стене и сползла по ней на пол, как капля
малинового варенья по стеклянной банке. Только я не оставляла следов. Меня
подхватили под руки и вернули в кровать.
Зазвонил телефон. Каждый его звонок, настойчивый и
сверлящий, вызывал в моем воображении одну картину хуже другой. Пылающие
автомобили; открытая дверь лифта и грохот выстрелов; перекошенное лицо пожилой
женщины, которой ломают пальцы… Я взяла трубку, чтобы прекратить этот кошмар.
Звонила бухгалтер. Много раз извинившись, она сообщила, что
банк прислал уже два письма. Давно просрочен очередной платеж, и они могут
начать принимать меры по закладным. Хочу ли я, чтобы она привезла эти письма
мне?
— Нет. — Я вежливо поблагодарила. Есть ли у меня
еще вопросы? Есть.
— Как настроение коллектива?
— Все вас ждут, — уклончиво ответила она. И
спросила, может ли она выдать персоналу зарплату.
— Конечно. — Я совсем забыла, к чему обязывает
седьмое число каждого месяца: людям нужно дать деньги, чтобы они отнесли их в
свои семьи, купили еду и теплые вещи. И что-нибудь из предметов роскоши —
настоящие сковородки «Тефаль», например.
— А что получается в этом месяце у сдельщиков? —
забеспокоилась я. — Они же не работали. Может, выдайте им какую-нибудь
сумму в счет будущих заслуг?
Она замялась.
— Сдельщики почти все уволились. Им деньги нужно
зарабатывать. А производство стоит. Руководства никого нет. И Сергей, когда
уходил, сказал…
— Неважно, — перебила ее я. — Вы только пока
не уходите, хорошо?
Она уверила меня в этом - без особого, впрочем, оптимизма.
Казалось, что мир просто выплюнул меня на помойку.
В понедельник я уже ходила. Пытаясь держать спину. Ходить
мне не рекомендовалось.
Я выписалась под расписку. Вероника приехала забирать меня.
— Тебе нужен водитель, — уверенно сказала она.
Одна ее приятельница открыла агенство женщин-телохранителей
"Никита" . Можно подобрать такую, у которой есть права.
— А зачем мне женщина? — поинтересовалась я.
— Ну, не будет вонять в твоей машине. И можно поисать
некурящую.
Я задумалась.
Вероника позвонила подруге и сказала, что сейчас привезет
клиента.
В хозяйке "Никиты" чувствовался стиль. Мне
показалось, что она лесбиянка.
— Всем надоели тупые водители, — объясняла она
свою бизнес-идею. — Если у мужика есть мозги, то у него у самого водители, а с
женщиной — другое. Она училась, потом рожала, потом растила, потом разводилась,
и вот ей уже тридцатник или около того. Она умна, но кто может оценить ее ум?
Где найти ему применение?
Я заверила ее, что создам моей водительнице все условия для
применения ее умственных способностей.
Мне показали фотографии.
— Вообще-то мы стараемся фотографий не показывать,
— объяснила она, видя мое озадаченное лицо, — их обаяние не во
внешности…
Я поддалась уговорам и согласилась взять на испытательный
срок некую Александру.
— Купи ей костюм от Готье, — предложила Вероника,
когда мы сели в машину. — Я видела в «Италмоде» — жеваная рубашка с
галстуком и широкие штаны.
Я не видела Веронику с тех пор, как она вернулась из
Куршевеля. Она рассказывала об отдыхе так, как было принято рассказывать о том,
что стоило тысячу семьсот долларов США в сутки, не включая цену на подъемник:
чуть-чуть высокомерно, чуть-чуть снисходительно, перекидывая из одной истории в
другую имена звезд и олигархов так, как перекидывают макароны — из кастрюли в
дуршлаг, из дуршлага — в тарелку; менялись только внешние обстоятельства, а
содержимое оставалось тем же: приемы, романы, шубы и эта гадюка Ксюша (Ульяна,
Светлана — неважно), которая выглядела великолепно…
Александра появилась в моем доме утром следующего дня. Я с
любопытством разглядывала ее: короткая стрижка, стремительные движения и
странная привычка прищелкивать каблуками, как у белогвардейцев в фильме
«Адъютант его превосходительства».
Раньше Александра работала во вневедомственной охране. Она
была сержант.
— А у тебя есть разрешение на оружие? — спросила
я.
— Есть. Не табельное, конечно.
Мы подъехали к отделению милиции.
— Если меня не будет через полчаса, —
инструктировала я Александру, — позвони мне с машинного телефона. Если я
не возьму, звони по этому номеру, зовут Вадим, и говори, что меня задержали в
милиции.
Я им доверяла еще меньше, чем в свое время Олежеку.
Глядя на сосредоточенное лицо Александры, я вспомнила ее
анкету, из которой следовало, что она не рожала, не растила и не разводилась.
— Чего-то ты выглядишь не очень, — удивился опер,
который полгода назад не понимал, зачем мне знать, сразу ли умер мой муж.
— Я в больнице лежала, — непонятно зачем объяснила
я.
В кабинет зашел второй — «наш», по словам Вадима, и я
обратилась сразу к нему:
— Убийца угрожает моему водителю. Мы поставили там
охрану. Но им звонят…
— Телефон на прослушку ставить не будем, — перебил
опер, — таких идиотов, кто звонит со своего номера, уже давно нет. Все ж
телевизор смотрят.
«Наш» опер взял с пола тазик, заботливо поставленный под
протечку на потолке, и вышел с ним в коридор. Я подождала, когда он вернется.
— Ваш этот Вова Крыса скрылся с места постоянного
проживания. Ориентировку на него мы разослали. Теперь только ждать — может,
засветится где-нибудь.
Он включил чайник. В кабинете царила такая домашняя
обстановка, что и Вова Крыса, и сломанные пальцы казались неправдоподобными и
нереальными, а если и реальными, то где-то очень далеко, так далеко, что опасности
представлять просто не могли.
— Хотя знаю я такие рассказы, — «наш» опер лениво
махнул рукой, — сейчас мы его найдем, а свидетель соскочит прямо перед
судом. Или на суде. И мы снова окажемся в…
