— Ну не случайно же они — наши родители! —
выступила я в защиту ненавистницы мелких бриллиантов.
— Да, — вздохнула Лена, — но иногда хочется
просто услышать «спасибо».
Кто-то уже дважды звонил и вешал трубку. Я разбиралась в
Машиной комнате. Няня заболела, и мне пришлось остаться дома. Я перебирала
Машины игрушки, тетрадки, альбомы, сумочки, ластики, блокнотики и книжечки. И
половину сразу отправляла в пластиковый пакет для мусора. Дети никогда не
расстаются с вещами сами.
А как она расстанется с этим домом?
Я старалась думать про это отвлеченно: не верилось, что я
могу лишиться дома, что это будет не мой двор, не мои комнаты, не мой адрес. У
меня было такое чувство, как будто кто-то хочет одолжить у меня машину. На один
день. Сердце, конечно, щемит от волнения — вдруг поцарапает или бандиты
отнимут, — но это всего один день. И потом все будет нормально.
Снова зазвонил телефон и после моего «алле» сразу
отключился.
Кто бы это мог быть?
Вдруг Вова Крыса?
Страх — это когда наплевать, как ты выглядишь. Это когда
потеют руки. Страх — это когда нужно только одно: поставить ширму между тобой и
опасностью. И ты готов сделать эту ширму из чего угодно. И кого угодно. В
первую секунду. В эту секунду совершаются предательства. Потом ты с хрустом
переламываешь в себе что-то и уже в состоянии адекватно мыслить.
Я не нужна Вове Крысе. Только если он не шизофренический
идиот и не маньяк-убийца.
Я позвонила Вадиму.
— Они собираются ловить этого Вову? — спросила я
раздраженно. — Я боюсь за семью водителя. Им уже машину сожгли!
— У меня есть один рычаг. Я постараюсь взбодрить
их, — пообещал Вадим
— Или они все переедут жить прямо к ним в
отделение! — пообещала я.
— Тебе надо развеяться, — сделал вывод друг моего
мужа.
Господи! Не забирай у меня мой дом!
Получилось, как будто этот дурацкий банк — Господь Бог.
Господи, дай мне силы пережить все это!
Нет, тоже не годится. Каждый несет тот крест, который может
вынести. Лучше бы у меня этих сил не было.
Господи, яви чудо!
21
В магазинах появились летние коллекции. Запахло весной. Все
начали худеть и заниматься спортом.
Я сидела в кафе «World Class» в Жуковке и думала, куда
пойти. Налево — SPA, направо — тренажерный зал. Я решила начать оздоровительную
программу с бассейна.
Там же Олеся начала свою. Она сидела на бортике и размышляла
о том, как заставить своего мужа венчаться. Надеясь на то, что, обвенчавшись,
он уже точно не уйдет к другой.
— А может, сказать, что меня батюшка в церкви ругает,
что мы во грехе живем? — спросила она, когда я проплывала мимо, следя за
ритмичностью вдохов и выдохов.
— Скажи, — ответила я, как раз уместив слово в
один вдох.
— А может, сказать, что за наши грехи дети будут
расплачиваться? Это ведь так и есть? — придумала она, когда я пошла на
четвертый круг.
— Неплохо! — У меня получилось не сбиться с ритма.
Но я уже начала уставать.
— А может, купить платье тысяч за десять долларов, а
потом не выбрасывать же его? Придется венчаться!
— Думаю, что, как только он поймет, что венчается из-за
потраченных денег, эта затея потеряет для него всякий смысл. — Я решила
отдышаться и продолжить заплыв.
Олеся аккуратно, на руках, опустилась в воду. Повернулась на
спину и легла, слегка двигая ногами.
— А Кира ходит в бассейн? — спросила я Олесю.
— Да, — ответила она, шевеля в воде пальцами.
— А что в это время делает ее собака?
— Не знаю. — Олеся непонимающе уставилась на меня.
— Я пошла, — сказала я.
— Хорошо позанималась? — бодро спросила меня Алекс
в машине.
— Отлично, — процедила я сквозь зубы.
Катя встретила меня с распростертыми объятиями.
— Боюсь даже говорить, — она счастливо
улыбалась, — но у нас та-а-акой роман! И он хочет детей.
— А я хочу есть. Я со спорта.
— Ух ты! — В ее голосе появилось уважение. —
Но мне сейчас нельзя. Я активно пытаюсь забеременеть. Я уже купила штук
двадцать тестов. Чтобы потом не бегать.
Катина домработница накормила нас картофельной запеканкой. С
филиппинкой я научилась ценить простую человеческую еду.
— После секса я по десять минут держу ноги задранными
вверх, — рассказывала Катя, — и вообще мы занимаемся этим, только
когда доктор разрешает: меня смотрят на ультразвуке и там видно, есть ли
вероятность зачатия. Конечно, никакой романтики, — сокрушалась она, —
но, я думаю, ему романтики и без меня уже хватило.
Я вдруг начала сомневаться, можно ли мне с моим
пиелонефритом ходить в бассейн.
— У тебя нет, случайно, ста двадцати тысяч? —
спросила я Катю за десертом.
— В долларах? — уточнила она.
Я кивнула.
— Нет, нету.
— Жалко.
— Мне тоже, честно говоря. Но, я думаю, скоро все
изменится.
На десерт был вафельный торт «Причуда».
Одноклассник Олежека погиб в авиакатастрофе. Вместе с ним
разбился летчик. Частный самолет рухнул вниз через десять минут после взлета.
«В квартире Шпака — магнитофон, у посла — медальон», —
вертелась у меня в голове фраза из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Я
ведь раньше не доверяла Олежеку. Я даже бриллианты снимала в машине. Почему я
решила, что он должен измениться после того, как перестал быть бедным? Ведь все
равно всегда есть деньги, которые тебе не принадлежат. Пока.
Как он сказал? «Я не могу сейчас засветиться в таком деле».
Я набрала его номер. Автоответчик.
— Олег, я хотела выразить тебе соболезнования. Но,
конечно, слава богу, что ты не полетел с ним. Пока.
«В квартире Шпака — магнитофон…»
Если бы можно было запереться в своем доме! С книгами и
телевизором! И ров с водой пустить вокруг. Только чтоб кто-нибудь к завтраку
икру свежую приносил по перекидному мостику. И маракуйю. Впрочем, скоро приносить
будет некуда. Банк заберет дом.
* * *
Кате купили джип Cayenne. А на Восьмое марта она ждала цветы
от Van Cliff. В уши и на палец.
Лена рассталась со своим женихом. И одновременно — с
надеждой когда-либо выйти замуж. Теперь, когда она хотела охарактеризовать
какую-либо девушку, она просто почтительно декларировала, сколько лет та в
браке. Например: «Вон идет Оля. Посмотрите на ее юбку. Она уже девять лет
замужем. У нее двое детей». Это означало, что юбка хорошая.
