Вот! “Некоторые сведения об отравленных пище и питье и веществах, делающихся вредными, когда они потребляются в пищу одновременно”.
Итак… “Простокваша, употребляемая с молодым вином, рыба вместе с молоком, молоко с ягодами, яйца с рыбой, гороховый кисель с простоквашей, мед с растительным маслом, свежее масло, сохранявшееся свыше десяти дней в медной посуде…"
Нет, не то… Чушь какая-то!
«…Если до переваривания принятой пищи была принята другая пища; если после принятия неудобоваримой пищи человек сердится или если он употребляет пищевые вещества, к которым не привык…»
Опять ерунда какая-то…
А вот, кажется, то, что Анна ищет:
"Отравленная пища имеет особенный цвет, запах и вкус. Брошенная в огонь, при сгорании, отравленная пища дает дым, похожий на цвет павлиньих перьев, горение сопровождается особенными звуками. Лебедь и ворон при виде этого пламени издают особенные крики, а павлин чрезвычайно радуется. Такая отравленная пища, данная собаке, вызывает воспаление в желудке и рвоту”.
Замечательно!.. Жаль только, Светлова не видела, какого цвета был дым от этих грибков: цвета павлиньих перьев или нет. Стопроцентная по точности экспертиза! Еще бы послушать, как лебедь при этом кричит…
«Лица, положившие отраву в пищевые вещества, страдают сухостью во рту, сильно потеют, волнуются, боятся всего, не могут сидеть на одном месте. Они то грустят, то смеются, оглядываются по сторонам…»
Это про Туровскую? Впрочем, кажется, Туровская, когда Аня навестила ее на кухне, была совершенно спокойна. Не грустила, не смеялась и не оглядывалась по сторонам.
* * *
Время от времени Анна отрывалась от книги “Жуд-Ши”, чтобы передохнуть. Но вместо отдыха тут же переносилась мыслями к самым последним трагическим происшествиям.
"У Фофанова был вид человека, который не имеет отношения к гибели Бритикова. Притворяется? Но с какой стати такому отморозку притворяться — по такому случаю? И к тому же перед Светловой?
К чему такие церемонии?
Уж, наверное, бедолага Бритиков на счету такого человека, как Фофанов, не первый и не последний. Не тот случай, чтобы притворяться.
Впрочем, это дело лейтенанта Богула разбираться: убил Бритикова Фофанов или кто-то другой.
Интересно, Богул Фофанова задержит?.."
Обдумывая все это, Светлова мельком взглянула на часы… Двенадцать.
Через полчаса она почти автоматически снова отогнула рукав и поглядела на циферблат.
Полдень прошел. Половина первого… Что-то было не так! Ей хотелось еще почитать про “лиц, положивших отраву в пищевые вещества”, и про то, как они “волнуются и не могут сидеть на одном месте”, но что-то скребло на душе. Светлова тоже определенно не могла усидеть на одном месте. Что-то было нет так!
Ведь полдень… Рабочий полдень.
Рабочий он — обычно для Бобочки. А Бобочка не появился.
И что-то еще отсутствовало. Был какой-то изъян, ущерб в “картине мира”… Какая-то тревожащая деталь!
Ага! Анна не видела вечером “у водопоя” могучую фигуру господина Фофанова. Вот отсутствие, оказывается, какой детали ее подспудно скребло и тревожило!
Ну да ладно… Этот — ладно. Семнадцать причин, по которым он мог отсутствовать… Первая — напился еще до ресторана.
А вот Бобочка… Бобочка точный, как часы. Нет, не как часы. Сравнение избитое и неверное. Вот часы, обнаруженные на руке Кикалишвили, например, всегда отстают…
Бобочка, точный, как служащий, дорожащий своим рабочим местом. Точный, как клерк в офисе престижной фирмы. И не появился!
Светлова закрыла книгу. Натянула туфли и поехала к Богулу. Первое, что она увидела в “коридорах власти”, — это был Бобочка с растерянными, как у потерявшегося малыша, глазками на заплывшей, отнюдь не как у малыша, физиономии.
Он как раз выплывал из кабинета Богула.
— Бо!.. — окликнула его Светлова. Но тот только махнул рукой и быстрым шагом — быстрым, учитывая, конечно, его громоздкую комплекцию, удалился прочь.
Светлова услышала, как хлопает у пряничного милицейского крыльца дверца его машины. Мотор!
— Богул, что тут творится?
— А… Мои поздравления! Сюрприз для невольниц!
— Это вы про меня?
— Разумеется. Свобода, мне кажется, уже встречает вас радостно у входа. Сегодня Юрьев день для крепостных. Можете собирать свои манатки.
— А что такое?
— Да такое-растакое…
— То есть?
— Фофанов исчез.
— Батюшки! — ахнула Светлова. — Неужели?
— Наше исчадие ада куда-то провалилось.
— Куда?
— Может, по принадлежности? Туда, куда исчадию и полагается?
— А где это находится, вы случайно не знаете?
— Случайно не знаю. Если б знал, то не принял бы заявления о розыске.
— Неужели от Бобочки заявление?
— Ну так! Кто, спрашивается, у господина Фофанова самый близкий и родной человек? Охранник, конечно.
— Богул, а вдруг я уеду, а Фофанов вернется?
— Что-то мне плохо в это верится…
— Вы думаете?
— Почти уверен: попал господин бандит в наш “Бермудский треугольник”. Не иначе… Затянуло.
* * *
Все это было похоже на обрушившийся поток.
Сначала грибы и бедняга Ионыч.
Потом Бритиков.
Потом исчез Фофанов.
Что случилось?
Что случилось, Светлова не знает. Но когда это случилось — очевидно. Точнее — после чего.
После того, как Светлова побывала в бойлерной.
Как бы там ни было, но по времени это и стало тем моментом, после которого обрушился смертоносный поток.
Глава 15
Ужас заключался в том, что Светлова могла теперь ехать домой со спокойной душой: никто ее больше не задерживал.
Но она не могла ехать. Потому что никакой спокойной души не было и в помине.
Ощущение, что где-то близко свернулся кольцами и лежит, поджидая свою добычу, тот, кого она назвала Питоном, не давало ей шанса закинуть сумку с вещами в машину и тронуться по направлению к столице.
А в то, что это Леночка Туровская, Светловой все-таки не верилось. Просто не по силам такое осуществить Елене Ивановне, не по силам! Она ведь даже не Немая. И уж тем более не немой Герасим, переворачивающий телеги…
Аня, усмехнувшись, вспомнила разглагольствования Туровской об особой физической силе умственно отсталых и прочих дефективных.
