— Угости махрою и побудь со мною, — игриво затянул Сыроежкин известную в те времена бандитскую песенку, и Крикман серьезно, без улыбки, стал ему вторить. Они были молодые ребята, Гриша и Ян, и они не думали о грозящей им опасности.
— Ты капитана Секунду случайно не видел последнее время? — вдруг спросил Сыроежкин.
— Да третьего дня видел. Корова вон с того польского хутора перешла на нашу территорию, и мы ее возвращали по принадлежности. Почему-то на переговоры явился сам капитан Секунда. Назвался он начальником польской пограничной стражницы. Но я-то его физиономию знаю по фото.
— Как он вел себя?
— Веселый был. Стеком помахивал. Нашего начальника заставы угостил папироской. Спросил, как он живет, как семья, не нуждается ли в чем, чего нет в России.
— Ну и что начальник?
— Да послал его куда подальше…
— Зря, — огорченно сказал Сыроежкин. — Капитан Секунда, очевидно, хочет завести свою систему перепроверки наших с ним связей. Может, для этого и бедную корову загнали на нашу сторону. Эх, зря… Значит, он был веселый?
— Все шутил, придется, говорит, корову распропагандировать обратно, на польский лад, после того как ее обработали коммунисты. А начальник в ответ — если, говорит, корова умная, вы из нее и клещами наших идей не вырвете.
— Так, так… Значит, настроение у капитана было ничего? — задумчиво, соображая что-то, повторил свой вопрос Сыроежкин.
В полночь они простились в притихшем лесу возле пограничного знака, и Сыроежкин зашагал в сторону Польши.
Хозяин польского пограничного хутора, как только убедился, что Сыроежкин из тех, о ком он имел специальное указание капитана Секунды, погнал жену к начальнику пограничной стражницы. Не прошло и часа, как оттуда прикатила бричка и Сыроежкина еще ночью отвезли на железнодорожную станцию и посадили в почтовый вагон, прицепленный к товарному поезду.
Чем была вызвана такая спешка? Нетерпеливым интересом к портфелю Сыроежкина? Или, может быть, желанием поскорей получить в свои руки самого курьера?
Сыроежкин не стал ломать над этим голову — в конце концов он ровно ничего изменить не может, а должен быть готов к худшему…
Капитан Секунда принял Сыроежкина подчеркнуто официально, даже не стал при нем просматривать доставленные им материалы. Спросил холодно и учтиво:
— Как дошли?
Сыроежкин в ответ только пожал плечами.
— Вы идите в отель «Палас», там вам заказан номер, поговорим завтра, — сухо сообщил Секунда.
Сыроежкин устало поднялся со стула, потянулся до хруста всем своим крутым телом и обронил устало, доверительно:
— До завтра, капитан…
Григорий медленно шел по незнакомому городу. Погода была хорошая, до сумерек еще далеко, и делать сейчас в гостинице нечего, можно погулять.
По узенькой наклонной улочке старого города он направился к центру и по дороге глядел на мрачные толстостенные храмы и древние дома с окошками-бойницами.
Он вышел на довольно оживленную улицу, которая вела к центру города.
— Гриша! Ты ли это? Вот судьба! Где увиделись! А? Ты только подумай! А? — беспорядочно выкрикивал стоявший перед Сыроежкиным человек в потертом пальто и с небритой физиономией. — Ты что, не узнаешь меня?
Сыроежкин уже знал, кто это. В самом начале гражданской войны, когда Григорий служил комендантом военного трибунала в красной дивизии Киквидзе, этот поляк по фамилии Стржалковский, неведомыми путями попавший в Россию, служил в тюремной охранке и, привозя в трибунал заключенных, каждый раз имел дело с Сыроежкиным… Этот тип постоянно интересовался, где можно достать кокаин или гашиш, и позже его судили за участие в афере с наркотиками.
Но для поляков то, что Стржалковского судил советский суд, заслуга. Сыроежкин уверен, что он работает теперь в польской охранке. Все это промелькнуло в голове Григория, пока поляк тряс его руку, и холодок прошел по его спине. А Стржалковский мельтешил перед ним, и в его глазах Сыроежкин видел радость.
— Как же это, Гриша, занесло тебя в белопанскую Польшу? Ты же вроде в чекистах ходил? Ты что, эмигрант? Или, может, пленный? — спрашивал Стржалковский, а сам крутил головой, высматривал кого-то на улице.
И в том, как он суетился, как радовался и одновременно боялся, и, наконец, во всем его потертом облике Сыроежкин вдруг увидел ничтожность этого человека. Даже если он работает в охранке, он там на хорошем счету быть не может. И Сыроежкин принял решение, как себя вести.
Высвободив свою руку, он вынул из кармана плаща носовой платок и с брезгливым видом вытер ее.
— К сожалению, у меня нет времени для воспоминаний, служба есть служба, — высокомерно сказал он и пошел дальше.
Стржалковский семенил рядом:
— Гриша, ну как же это? Ну что ты? Надо же встретиться… за рюмочкой…
В это время Сыроежкин уже поравнялся со входом в гостиницу «Палас». Он кивнул оторопевшему Стржалковскому и вошел в отель.
Уже из окна своего номера Григорий увидел Стржалковского, который, размахивая руками, рассказывал что-то полицейскому.
Немедленно бежать… Но встреча с этим гадом могла быть случайной… И он еще ничего не успел сделать… Нет, надо ждать… Григорий продолжал из-за занавески наблюдать за улицей.
Вскоре к отелю на двух пролетках подкатили полицейские чины в штатском, они быстро оцепили здание. Подъехал черный автофургон с польским орлом на боку. Из автомобиля вылезли несколько полицейских в форме и среди них длинный как жердь офицер в черной шинели и заломленной угловатой фуражке. К нему подбежал Стржалковский и стал что-то объяснять. Офицер и полицейские быстро вошли в отель…
У Григория Сыроежкина было свое правило — когда смертельная опасность была перед ним вплотную, он не пытался укрыться, а смело шел ей навстречу… Вряд ли сейчас это был лучший способ поведения, но раньше он не раз выручал его. В такие минуты Григорий был как бы неподвластен собственному рассудку, им владела какая-то безотчетная сила, которая вот и сейчас повела его навстречу полиции.
Сыроежкин медленно спускался по лестнице. Полицейский офицер и его свята стояли возле конторки портье.
— Вот он! Хватайте его! — громко сказал Стржалковский.
Полицейские, однако, не торопились и смотрели на Сыроежкина выжидательно и с опаской. Тогда вперед, загораживая Грише дорогу, вышел долговязый офицер. Щелкнув каблуками и держа руку на расстегнутой кобуре с револьвером, он сказал торжественно:
— Прошу, пан, следовать в полицию!
В полицейском участке было грязно и пахло уборной. Сыроежкина ввели в тесный кабинет, где стояли два стола, за которыми сидели полицейские офицеры. Один из них приказал Сыроежкину сесть на стул в углу, и тотчас ввели Стржалковского.
— Послушайте, что скажет этот пан, — обратился польский офицер к Сыроежкину. На Стржалковского он даже не взглянул, только показал на него через плечо карандашом. Этот жест полицейского очень много сказал Сыроежкину — теперь он уже точно знал, как ему надо действовать.
