В Варшаве их встретил Евгений Сергеевич Шевченко. Полковник генштаба Медзинский приказал ему быть на вокзале и отвезти гостей в лучший отель. Но у Федорова были свои планы и своя стратегия.
— Нет, нет и нет. Никаких отелей! — сказал он Шевченко. — Оформите мне билет в Париж на ближайший поезд. А у вас остается господин Шешеня, он все расскажет…
И только для того, чтобы ввести Шешеню в атмосферу игры, Федоров согласился провести краткую беседу с варшавскими деятелями. Она происходила в редакторском кабинете Философова и длилась чуть больше часа — Федоров торопился на парижский поезд…
— Перед лицом истории мы должны стать предельно объективны в оценке самих себя, — туманно говорил Федоров. — В нашем общем с вами деле наступил истинно исторический этап, когда не мы с вами, а только люди масштаба Бориса Викторовича Савинкова имеют право принимать решения. Господин Шешеня расскажет вам об обстановке в Москве, и вы можете быть уверены — он, как всегда, будет к нашей «ЛД» пристрастен, а свои дела будет видеть в более радужном свете.
— И я уж расскажу все как есть, — вставил Шешеня. — Действительно же обстановка историческая… Да…
Шешеня был необычайно важен, и Федоров подумал, как бы он не переиграл, но надо сказать, что к этому его располагали сами варшавские деятели, которые лебезили не только перед Федоровым, но и перед Шешеней.
— Не можете ли вы, хотя бы в совершенно общих чертах, сказать нам, что вы ждете сейчас от нашего союза? — вкрадчиво заговорил Философов. — Может так случиться, что Борису Викторовичу для встречи с вами понадобятся какие-нибудь данные от нас, — мы хотим быть к этому готовы.
— Только в самых общих, — благосклонно согласился Федоров, нисколько не желая унизить собеседников. — Полная обрисовка положения, даже самая краткая, заняла бы у нас массу времени. Все очень сложно, господа. Очень. Мы — руководство «ЛД» — оказались перед лицом серьезнейшего кризиса, вызванного и тем, что наши переговоры с господином Савинковым, не по нашей вине, крайне затянулись.
— Но согласитесь же, что и мы не могли очертя голову ринуться в переговоры, не проявив минимальной осторожности, — несколько нервно заметил Шевченко, который опасался, как бы Федоров там, у Савинкова, не свалил всю вину на них.
— Во всяком случае, я никогда не забуду, как вы, господин Шевченко, позволяли себе разговаривать со мной, — ответил Федоров. — Понимаете, господин Шевченко, есть почти неуловимая разница между настоящей осторожностью и мелочным страхом за свое теплое местечко и привычную жизнь без особых забот. И я понимаю, в этом смысле появление на вашем горизонте нашей «ЛД» было событием беспокойным.
— Ну что вы, Андрей Павлович, как можно так говорить? — мягко возразил Философов.
— Я шучу, — устало закончил Федоров, и не понять было, что из сказанного считает он шуткой.
— Возможно, я был излишне резок, прошу извинить, — через силу проговорил Шевченко.
— Господа, не будем заниматься этаким версальским церемониалом, — улыбнулся Федоров. — Ну, был кто-то излишне резок, а кто-то излишне настойчив в своих претензиях — я тут имею в виду себя, — все это уже необратимо и, как говорится, исправлению не подлежит. Но на будущее давайте договоримся — излишней работы друг другу не задавать. Кстати, господин Савинков предупрежден о моем приезде?
— Да, конечно, — ответил Философов. — Он ждет вас. А как там наш Павловский? — спросил он без паузы и так небрежно, что Федоров поднял на него удивленный взгляд.
Философов разозлился — сколько раз он просил, чтобы ему не давали поручений конспиративного характера!! Не умеет он! Не умеет и уже не научится. Но об этом попросил сам Савинков. Когда они говорили по телефону по поводу приезда Федорова, Савинков сказал: «Попробуйте-ка, очень между прочим, спросить у него, что там с Павловским, и посмотрите, как он встретит этот вопрос…» Вот и спросил и конечно же сделал это не лучшим образом!!
— Я видел его только один раз, — ответил Федоров, — он был на заседании, когда мы избирали объединенный руководящий центр.
— По моему предложению полковник Павловский введен в состав центра, — важно вставил Шешеня.
— Что я могу сказать о нем? — продолжал Федоров. — Павловский — мужчина очень красивый. На заседании молчал. А что он при этом думал о нас, вы, конечно, узнаете из его письма.
— Какого письма? — удивился Философов.
— Мы ничего не получали, — добавил Шевченко.
Федоров перевел строгий взгляд на Шешеню:
— В чем дело, Леонид Данилович?
— Да я… просто момента не случилось… беседуем ведь… — оправдывался Шешеня, вынимая из кармана запечатанный конверт и передавая его Философову.
— Ну вот, а господину Савинкову его письмо везу я, — добавил Федоров.
По тому, как Философов нервно распечатывал письмо, а подсевший к нему Шевченко внимательно оглядывал конверт, было ясно, какое большое значение придавали они получению письма от Павловского. Шевченко читал письмо через плечо Философова, и, когда тот, переворачивая лист письма, взял его в другую руку, Шевченко пришлось перейти к другому плечу. Все это не укрылось от взгляда Федорова, который, пока они читали письмо, вполголоса говорил Шешене:
— В случае если вы обратно отправитесь до моего возвращения из Парижа, попросите господина Философова поставить меня об этом в известность.
Письмо прочитано, и Философов откладывает его с нескрываемым вздохом облегчения.
— Кто будет рад, так это Борис Викторович, — говорит он, еще раз выдавая особый их интерес к положению Павловского в Москве. Все-таки они чего-то, очевидно, боялись, и молчание Павловского их тревожило…
— Капитан Секунда выдал вам билет до Парижа без задержки? — спросил Философов просто так, чтобы не висела дольше неловкая пауза, но его ожидал ответ весьма неожиданный:
— В услугах капитана Секунды я попросту не нуждался, у меня оплаченный билет Москва — Париж.
— Как это?
— Очень просто: теперь я действую уже не как оппозиционер-одиночка, а с согласия всего центрального комитета «ЛД», а значит, могу воспользоваться возможностью получить служебную командировку в Париж. Что я и сделал.
— Зачем же вы пробирались через границу? — спросил Шевченко.
— Есть, господин Шевченко, прекрасное чувство товарищества — слыхали о таком? Вы хотели, чтобы я катил в мягком вагоне, а Шешеня, человек, который для нас явился первым и пока единственным звеном очень важной для нас связи, шел пешком? И кроме того, я уже убедился, что переход через границу организован великолепно. И есть в нем, если хотите, привлекательная романтика.
— Я сам просил Андрея Павловича, чтобы он ехал, ну, а они… вот так, со мною вместе… — виновато сказал Шешеня.
Федоров поехал на вокзал.
Пока он будет ехать в поезде, Философов трижды поговорит по телефону с Савинковым. В одном из разговоров ими будет допущено даже серьезное нарушение конспирации (это будет зафиксировано польской разведкой, которая, конечно, подслушивала разговоры). Философов по телефону прочтет Савинкову почти все письмо, полученное им от Павловского. Прослушав письмо, Савинков скажет:
