— Ну, как вы там живете, в Москве? — издалека начинает капитан Секунда. — Хватает на хлеб с маслом?
— Не жалуемся…
— Ну, а как с обещаниями большевиков о равенстве?
— Полная ерунда. У кого есть деньги, живут не хуже, чем в Америке.
— А у кого ж они есть?
— Первым делом, конечно, нэпманы. Потом ремесленники.
— Ну, а вот вы говорили о вашем профессоре военной академии. Он как, человек при деньгах или как?
Шешеня сразу не отвечает. Он уже понимает, куда клонит капитан, и опять поражается предусмотрительности чекистов — они говорили о том, что Секунда может позариться на эти доллары.
— Думаю, что профессору академии занимать денег не надо, — отвечает Шешеня.
— Так неужели он зарится и на наши доллары? — делает прямой ход Секунда.
— Эти деньги святые, капитан Секунда. Они идут целиком на общее дело борьбы с большевиками, — торжественно говорит Шешеня то, что подсказано ему на этот случай чекистами.
— Как это так?
— А вот так. И каждый, кому причитался хоть один доллар за помощь Польше, знает, куда тот доллар пошел. А вся сумма целиком поступает как раз к тому военному профессору.
— Вот он ее, наверно, и прикарманивает, — усмехается Секунда, пристально наблюдая, в какую почву упало брошенное им зерно.
— Нет, что вы!.. — Шешеня укоризненно смотрит на собеседника. — Полный и точный расклад суммы объявляется потом на заседании объединенного руководящего центра, где сидят люди и из «ЛД» и из нашего союза. И если уж зашел разговор, вам следовало бы знать, что вся эта чистая публика из «ЛД» только на таких условиях и согласилась помогать вашей Польше. Но до сих пор есть еще и такие, что материал для вас добывают, но ни о какой оплате, хотя бы и в фонд борьбы, и слышать не желают. Не так все просто с этой публикой, капитан, — заключает Шешеня.
Секунда молчит, и видно, как нелегко ему расстаться со своей соблазнительной идеей. Он вздыхает, встает и идет к сейфу — в конце концов он не может отменить порядка, введенного высшим начальством. Он достает из сейфа пятьсот долларов и сам помогает Шешене запрятать их под подкладкой пиджака. Глядя, как поляк орудует иглой, подшивая ему подкладку, Шешеня думает о том, что, наверно, Федоров похвалит его за то, как провел он эту игру с капитаном, и ему приятно от этой мысли.
Шифровка Крикмана о том, что границу перешли только Шешеня и Фомичев, а о Федорове ничего не известно, пришла в Москву в четвертом часу утра. Дежуривший по отделу контрразведки Гендин немедленно оседлал телефоны, и спустя час в отделе уже собрались почти все сотрудники во главе с Артузовым.
Коллективно обсуждалась очень опасная ситуация, которая сейчас возникла, — поезд приходил в Москву около девяти утра, и на подготовку встречи Фомичева оставалось катастрофически мало времени. А главное, ничего не было известно о том, как там, за границей, развертывалась операция. Вызвали по телефону Крикмана, но он ничего нового, дополняющего шифровку, сообщить не мог. Разве только вот ему показалось, что Шешеня и Фомичев держались, будто они были в ссоре.
Надо было принимать меры, учитывая все возможные варианты самых неожиданных ситуаций. За основу было взято предположение, что с вокзала Шешеня повезет Фомичева к себе домой. Больше ему и податься-то некуда — не ехать же на Лубянку? А раз так, нужно было найти возможность в первые же минуты после появления Шешени дома узнать у него, что случилось за границей и где Федоров. Для этого в игру в первый раз включалась жена Шешени — Саша Зайченок… Но могло оказаться, что Фомичеву на этот раз в Варшаве дали какой-то другой московский адрес, по которому он и отправится. На этот случай за ним устанавливалось наблюдение начиная с перрона Белорусского вокзала…
Но, как и ожидали чекисты, Шешеня повез Фомичева с вокзала к себе домой. Там Фомичев в совершенно категорической форме объявил, что он должен сегодня же увидеть Павловского. Спустя несколько минут Саша вышла на кухню готовить приехавшим завтрак и, вынося мусор на черный ход, сообщила дежурившему там Демиденко о требовании Фомичева.
— Они должны минимум час побыть у вас, — сказал ей Демиденко.
За завтраком Шешеня пытался узнать у свояка, зачем ему так срочно нужен Павловский, но Фомичев снова попросил его не трепать нервы ни ему, ни себе.
— Но мне надо же выяснить, где сейчас Павловский. На это уйдет время, выяснить это не так просто, конспирация есть конспирация… — злился Шешеня.
— Ничего, ничего, вместе все и выясним, — строго отвечал Фомичев…
Шешеня не знал, как ему поступать, а Саша все не могла улучить момент, чтобы хоть намеком передать мужу то, что сказал ей Демиденко. И ей не оставалось ничего другого, как тянуть завтрак. В это время Гриша Сыроежкин, срочно приняв вид благополучного совслужащего, явился к Шешене. Зашел просто так, по пути, и чтобы узнать, не вернулся ли Леонид Данилович из поездки.
Они встретились как закадычные друзья и боевые соратники, но, может быть, немного дольше, чем следовало, хлопали друг друга по плечам и обнимались. Наконец Сыроежкин обратил внимание и на Фомичева:
— О! Кого я вижу!
Фомичев видел Сыроежкина всего несколько минут, когда он заносил ему домой в Вильно пакет от Шешени, и сейчас узнал его не сразу. Но когда вспомнил, успокоился, и они пожали друг другу руки.
— Вот у меня вчера неприятность была — вдруг обнаружил за собой слежку, — стал рассказывать Сыроежкин. — До позднего вечера не мог от нее отделаться, а когда освободился, не пошел домой и ночевал в парке на скамейке. До сих пор ребра болят, — смеялся Сыроежкин.
— Плохие шутки, господин Серебряков, — испугался Фомичев (он знал Сыроежкина под этой фамилией). — Если вы заимели хвост, какого черта вы сюда приперлись?
— Господин Фомичев, а куда же мне было податься? — оправдывался Сыроежкин. — Первое дело — доложить об опасности руководству. А как же еще? Разве я не прав, Леонид Данилыч?
— Если вы от хвоста избавились, то поступили совершенно правильно. Надо только все делать без паники, — рассудительно ответил Шешеня.
— Ой, Леонид Данилыч, самое главное, что вы вернулись, — со вздохом облегчения сказал Сыроежкин. — Я сейчас шел сюда и думал: а вдруг его еще нет?
— Я тоже не волшебник, — скромно заметил Шешеня. — А почему все же за тобой хвост был?
— Должен сделать признание… — Сыроежкин замялся и потом решительно проговорил: — Это из-за бабы одной, извиняюсь…
И Сыроежкин рассказал довольно банальный сюжет о случайном знакомстве с молоденькой дамочкой в Столешниковом переулке. Как пошли они на Петровские линии в ресторан пообедать. Разговорились. Гриша видит, что дамочка глаз на него положила серьезно. Предлагала ему совместное дело — выгодное, как сон в рождественскую ночь. Слово за слово, и Гриша выясняет, что дамочка его не кто-нибудь, а «каменщица», то есть занимается спекуляцией драгоценными камнями. А в следующую минуту он обнаруживает, что за ним наблюдают «пахари» из угрозыска. Они расстались, и один «пахарь» пошел за дамочкой, а другой — за Гришей. Вот от него он и не мог освободиться до самого вечера…
