— У нас это называется иначе, — чуть улыбнулся Павловский. — Экс. От слова «экспроприация». Мы просто берем у большевиков деньги на борьбу с ними. И при этом не размениваемся на мелочи. В конце концов взрыв кросса на телеграфе тоже не рыцарский бой. Словом, я прошу разрешения уехать на юг. Срок поездки — пятнадцать дней.
В этот момент Фомичев попросил слова:
— Сергей Эдуардович, я против вашей поездки. Не против того дела, ради которого вы хотите ехать, а против поездки сейчас. Мы с вами еще не имели возможности переговорить. А у меня к вам поручение Бориса Викторовича, о котором я скажу вам лично. И вы поймете…
— Вы ставите меня в неловкое положение, Иван Терентьевич, — огорченно ответил Павловский. — Я такой же член объединенного руководящего центра, как и все остальные. А вы затеваете со мной какую-то игру в секреты. Да еще со ссылкой на Бориса Викторовича. Вы же и его таким образом вовлекаете в эту игру. Я прошу вас сказать открыто и прямо — почему вы возражаете против моей поездки?
Вся эта тирада — чистая импровизация самого Павловского. Сидящий рядом с ним Пиляр, чтобы поддержать его инициативу, произносит:
— Господин Павловский целиком прав…
Фомичев очень смущен, его лицо покрылось розовыми пятнами.
— По-моему, Борис Викторович хочет вас видеть. И срочно, — многозначительно сказал он Павловскому.
— С ним что-нибудь случилось? — с тревогой спросил Павловский.
— Да нет. Здесь, очевидно, обо всем написано, — Фомичев вынимает из кармана письмо и отдает Павловскому.
В это время в передней слышится резкий звонок. Все замирают.
— Прошу не волноваться, — спокойно говорит Новицкий. — Квартира охраняется настолько надежно, что никаких сюрпризов случиться не может!
Но все напряженно смотрят на дверь. Наконец она открывается, и в комнату входит Федоров.
— Прошу извинить за опоздание, но я прямо с поезда, можно считать, с корабля на бал, — смеясь, говорит он.
— С приездом вас, Андрей Павлович, — торжественно приветствует Федорова лидер «ЛД» Твердов; поднявшись, он пожимает ему руку и усаживает рядом с собой. — Вижу, вы привезли нам что-то приятное.
— Не без того, — отвечает Федоров. — Я прервал разговор? Извините.
— Мы обсуждаем вопрос о поездке Сергея Эдуардовича Павловского на юг России, чтобы добыть там средства для организации, — пояснил Федорову Новицкий. — Но вот сразу же возникло возражение господина Фомичева, и, насколько я его понял, дело в том, что господина Павловского хочет срочно видеть Борис Викторович Савинков.
— Срочно ли, не знаю, не думаю, но что хочет видеть — это факт, — ответил Федоров. — И я пользуюсь случаем передать вам, господин Павловский, от него сердечный привет и пожелание успехов. Именно так мне и было приказано сказать…
Письмо, которое привез Федоров, было решено Павловскому не отдавать.
— Спасибо, — рассеянно поклонился Павловский, который только что кончил читать переданное ему Фомичевым письмо. Это было письмо, написанное Философовым, который передавал Павловскому настойчивое предложение Савинкова приехать за ним в Париж. Вместе с Павловским письмо читал сидящий рядом Пиляр.
— Мое мнение такое — поездку разрешить, — твердо произнес Пиляр. — Я за реальное дело, а не за лирические неопределенности.
Взявший себя в руки Павловский обратился к Фомичеву:
— Это же письмо от Философова, а не от Бориса Викторовича.
— Но господин Философов сказал мне…
— Знаю я господина Философова, — пренебрежительно сказал Павловский и повернулся к Федорову: — Скажите, пожалуйста, Борис Викторович жив, здоров?
— Да. И полон больших планов в отношении нашего общего движения, — охотно отвечает Федоров.
— Кроме привета, он мне ничего не передавал?
— Говорил, что соскучился по вас, что вас ему не хватает и прочая, как кто-то сказал здесь, лирика.
— Я перед отъездом напишу ему письмо, все объясню, и уверен, что он одобрит мои действия, — сказал Павловский и, улыбнувшись белейшими зубами, добавил: — А когда он увидит меня с плодами экса, наша встреча с ним станет еще приятнее. Словом, господа, я прошу голосовать!
Пока идет голосование, выясняющее, что против поездки Павловского только Фомичев и неизвестно почему Новицкий, Федоров пристально наблюдает Павловского и вспоминает, как тот в Париже ночью явился к нему со смертным приговором. Он не чувствует никакой злобы. Наоборот, в душе у него разрастается радостное чувство: операция идет так, как была задумана, он свое дело тоже делает, очевидно, не так уже плохо. Павловский в это время незаметно поглядывает на Федорова и тоже думает о той ночи в Париже: «Надо было тебя стрелять без разговоров, и все было бы теперь по-другому…»
Твердов уже собирается закрывать заседание, но Федоров просит слова.
— Теперь, когда решены, я бы сказал, третьестепенные вопросы: кому ехать, а кому сидеть на печи, — улыбаясь, говорит он, — я хотел бы вернуть вас к главному — к идейным вопросам нашей борьбы, о чем, кстати сказать, никогда не забывает Борис Викторович Савинков. Я привез от него письмо-декларацию, которую прошу разрешения сейчас зачитать.
Прежде чем полностью привести ниже письмо-декларацию Савинкова, следует объяснить, чем она была вызвана. Дело в том, что во всех письмах и официальных бумагах, которые шли к Савинкову от московской организации НСЗРиС, от «ЛД» и позже — от комитета действия, с организационными вопросами обязательно поднимались вопросы политические, связанные с характером того политического строя, который Савинков собирался установить в России. И у него накопилось уже столько этих вопросов, что он решил, наконец, по некоторым из них высказаться.
ПИСЬМО-ДЕКЛАРАЦИЯ Б. В. САВИНКОВА В МОСКВУ ОБЪЕДИНЕННОМУ РУКОВОДЯЩЕМУ ЦЕНТРУ
Июнь 1924 г.
«Дорогие друзья!
Сердечно благодарю вас за память и за помощь.
[22]
В моих пожеланиях успеха вы не нуждаетесь. Вы знаете, что я всей душой с вами. Праздную вместе с вами смерть главаря большевиков.
В высказанной вами в разных документах политпрограмме я особенно рад отметить два пункта. Первый — решение национального вопроса на началах признания независимости всех окраинных народов, второй — отношение к фашизму. И тот и другой, мне кажется, заслуживают развития, ибо, кратко отмеченные, они могут подать повод к неправильным толкованиям. В моих глазах признание независимости окраинных народов является только первой ступенью. Последующим шагом должно явиться свободное соглашение всех государств Восточной Европы (в том числе даже Польши) и образование Всероссийских Соединенных Штатов по образу и подобию Соединенных Штатов Северной Америки. К сожалению, такое единственно жизненное понимание будущего строительства России встречает сильную оппозицию со стороны других наших эмигрантских кругов. В частности, эсеры старой формации все еще думают, что учредительное собрание может продиктовать свою волю окраинным государствам и навязать им федерацию с Россией. Именно потому, что идея независимости Украины, Грузии, Белоруссии многим кажется покушением на «расчленение» России, необходимо наше решение национального вопроса подробно обосновать. Но это дело, разумеется, будущего. Если я сейчас останавливаюсь на этом вопросе, то только для того, чтобы потом не было недоговоренности между нами.
