…Мы видим впереди только парламентскую Россию, и это не зыбкий мираж, а твердая наша цель, к которой мы приближаемся тысячами путей и сейчас, как никогда, ощущаем ее близость и ее реальность. Вперед, с открытыми глазами и преданной борьбе чистой душой и с верой в нашу грядущую победу!..
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Из поездки в Польшу Савинков вернулся в подавленном состоянии. На душе остался очень нехороший осадок от встреч с Философовым и Шевченко. С одной стороны, он чувствовал себя перед ними виноватым — отобрав у них право распоряжаться средствами, он выразил им недоверие, как бы он это им ни объяснял. Но поступить иначе он не мог. Он не допускает и мысли, что эти двое могут воровать деньги, как это делал в свое время генерал Перемыкин, но он твердо знает, что правильно израсходовать средства они не сумеют. Именно в эту поездку он с особой остротой почувствовал, понял, как они безнадежно устарели и совершенно не годятся для руководства новым наступлением на большевистскую Россию. Философов тонет в провинциальности своего варшавского существования и давно уже перестал быть боевым вожаком. Он разучился даже смело думать. А Шевченко просто исполнитель без всякого полета мысли.
Но черт с ними, с Философовым и Шевченко. В конце концов, когда потребует дело, он может послать в Варшаву и Деренталя и Павловского, да и сам он может туда перебраться. Но как раз главная беда в том, что вызывает глубокую тревогу само дело. Вернувшийся из Смоленска человек в общем подтвердил разгром чекистами мощной смоленской организации. Неутешительны сведения из Минска и Пскова, где также еще недавно были очень активные организации. Абсолютно нет сведений из Москвы и Петрограда. Разрабатывая новую тактику борьбы, он основой для нее считал свои организации, действующие по всей России и Белоруссии. Без них поход малочисленных групп в глубь страны обрекался на провал.
Савинкову страшно не хочется делать выводы, но втайне он уже не раз приходил к мысли, что все его дело снова идет в тупик. И это далеко не первый тупик, в который заводит Савинкова его путаная судьба.
В самом начале века, двадцатилетний, он в Петрограде вступил в партию эсеров и почти сразу стал одним из главных ее боевиков-террористов. В это время он делает публичное заявление, что он «поэт и раб дисциплины и, если партия прикажет ему убить самого себя, он выполнит приказ и умрет счастливым».
Спустя год в его полицейском досье можно было бы прочитать:
«Подлинные имя, отчество и фамилия — Борис Викторович Савинков. Из семьи среднего, но либеральствующего судебного чиновника губернского масштаба. В боевую террористическую организацию эсеровской партии пришел сам, по убеждению. Борьбу посредством агитации не признает. Смерть и страх перед нею считает движущей силой. Примечен среди компании террористов не больше как год, а уже успел прославиться заявлением вслух о своей готовности со счастьем по приказу партии убить самого себя. Для его характера это не фраза. Физически вынослив, с гипнотическим взглядом. Настойчивый. С волей, быстро подавляющей окружающих. Один из лидеров партии, Чернов после знакомства с Савинковым высказал свое впечатление словами: «Это приобретение». Впредь фигура сия должна иметь пристальное наблюдение при помощи известной возможности…»
«Известная возможность» — это Евно Азеф, в одном лице главный руководитель эсеровского террора и полицейский агент-провокатор. Азеф делает Савинкова своим заместителем в боевой организации террористов, теперь он знает и направляет каждый его шаг. Савинков гордится доверием Азефа, он учится у него сложной технике террора, его выдержке и даже внешним повадкам.
С чисто юношеской одухотворенностью и готовностью к самопожертвованию Савинков берется за самые трудные террористические предприятия. Он участвует вместе с Каляевым в убийстве великого князя Сергея Александровича. Иван Каляев за это повешен. Савинков безнаказанно уходит в тень. Он участвует вместе с Сазоновым в убийстве министра внутренних дел Плеве. Сазонов схвачен жандармами. Савинков безнаказанно уходит в тень.
Савинков был арестован только один раз, в Севастополе, и то по ошибке. Когда он там находился, было совершено покушение на местного генерала Неплюева. Савинков был арестован по этому делу вместе с другими, и ему грозил военно-полевой суд. Но с помощью друзей ему удается совершить поистине фантастический побег из тюремной крепости… и прямо в Румынию. Даже только эти факты заставляют подумать, что известная полицейская «возможность» не только информировала полицию о Савинкове, но и спасала его от ареста. Азеф не мог допустить провала Савинкова — самого близкого ему боевика, ибо все знали, что в дела Савинкова посвящен только он.
Самыми печальными страницами своих впоследствии написанных воспоминаний назвал Савинков главу «Разоблачение предательства Азефа». Эти страницы были для него не только самыми печальными, но и самыми сложными. Савинков знал, что у многих и не раз возникал вопрос: почему охранка не арестовала его, зная о его участии в таких крупных террористических актах, как убийство великого князя и министра внутренних дел? Очень хорошо видно, как Савинков торопится написать и опубликовать свои воспоминания террориста. В них он назойливо подчеркивает свою прямую подчиненность Азефу и пишет о своей слепой преданности ему, и только ему. Так он в сознании читателей хочет утвердить мысль, что да, от арестов его спасал Азеф, но делал он это в интересах собственных.
С присущей ему одаренностью Савинков описывает, каким трагическим ударом для него явилось разоблачение Азефа, оно казалось ему концом его собственной жизни. И он отрекается от эсеровского террора. Под псевдонимом «Ропшин» он пишет повесть «Конь блед» — своеобразный гимн отречения. Но здесь он уже не связывает свое разочарование с предательством Азефа и утверждает, что оно пришло к нему постепенно. А чтобы это новое объяснение выглядело убедительно, он не щадит даже священную память своего казненного палачами боевого друга Ивана Каляева и рисует его в повести придурковатым богоискателем.
Любопытна сама по себе история несостоявшейся партийной казни Азефа. Сначала Савинков предлагал, ввиду полной ясности дела, казнить Азефа без всякого следствия и суда. Даже брался сам совершить казнь. Но затем он быстро согласился с большинством членов ЦК и вместе с лидером партии Черновым и еще одним членом ЦК взялся допросить и потом казнить Азефа от имени партии. Однако допрос ничего не изменил — Азеф защищается, не признает вины, но его связь с полицией доказана как дважды два — четыре. И тогда именно Савинков первый говорит Азефу: «Мы уходим. Ты ничего не имеешь прибавить?» Чернов добавляет: «Мы даем тебе срок: завтра до двенадцати часов. Ты можешь обдумать наше предложение рассказать откровенно о твоих сношениях с полицией…»
«Азеф: Мне нечего думать.
Савинков: Завтра в двенадцать часов мы будем считать себя свободными от всех обязательств».
И грозная тройка уходит. Естественно, что провокатор, не дожидаясь завтрашнего дня, бежит из Европы. И снова имена Азефа и Савинкова на страницах газет стоят рядом — теперь в связи с удачным, но очень странным бегством предателя от казни.
