Все ясно — Рига еще один повод ввести военную диктатуру Корнилова. В то время «Правда» опубликовала секретное донесение итальянского посольства в Петрограде своему правительству, в котором излагался разговор итальянского дипломата с Корниловым. Генерал сказал ему, что «не нужно придавать большого значения взятию Риги» и что он, Корнилов, «рассчитывает также на впечатление, которое взятие Риги произведет в общественном мнении, в целях немедленного восстановления дисциплины в русской армии…». «Правда» в связи с этим писала: «Документ, который мы печатаем, подтверждает чудовищную провокацию Корниловых и Милюковых на фронте. Они сдали Ригу, они расстреливали солдат немецкими пулеметами, чтобы добиться повсеместного распространения смертной казни. Программа Корнилова и кадетов — это программа предательства, измены, палачества, неслыханного лицемерия и провокации. Вот истинная физиономия врагов народа!..»
Но и сдача Риги только одна из чудовищных провокаций контрреволюционной корниловщины. Корнилов с благословения Керенского отдает приказ разоружить революционно настроенный Кронштадт и вывести оттуда его гарнизон. Заговорщики не брезговали ничем. Они организуют в Питере целую серию крупных пожаров, уничтоживших не только жилые дома, но и склады с военным имуществом. И конечно же и в поджогах обвинялись большевики.
Знал ли обо всем этом Савинков? Конечно, знал. Он был теснейшим образом связан с Корниловым, и не просто связан, а являлся одним из его главных советчиков. Но, понимая, что тут все пахнет кровью, он, вспоминая впоследствии о корниловщине, никогда в «подробности» входить не будет. Только однажды с присущим ему литературным кокетством напишет, что из тех времен к нему иногда «прилетает ощущение, будто все мы босиком ходили по битому стеклу, уже не чувствуя боли и своих окровавленных ног…». Или: «Это были дни всеобщего безумия, когда никто не знал, что он скажет через минуту и как он поступит через час. Теперь мне иногда слышится оттуда страшная какофония, будто взбесившаяся обезьяна играет на рояле, вырывая клавиши и струны. И страшно, потому что неизвестно, куда бросится обезьяна, покончив с роялем…»
К этому трудно не добавить, что сам он был среди тех, кто выпустил на свободу ту самую бешеную обезьяну.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Смутные опасения за свою личную политическую судьбу, возникшие у Керенского в дни Московского совещания, к двадцатым числам августа превратились в реальную угрозу, — все говорило о том, что Корнилов и стоящие за ним люди готовят свержение Временного правительства, чтобы установить свою военную диктатуру. Меж тем войска по приказу Корнилова уже передвигались к Петрограду. И только Савинков продолжал уверять Керенского, что Корнилов остается верен ему и его правительству, а решительные действия Корнилова в отношении Петрограда продиктованы только его опасением за судьбу Временного правительства.
«Может, так это и есть…», — с последней надеждой думал Керенский. Ему хотелось Савинкову верить. Кому же тогда и верить? Тем более, не дальше как вчера Керенский получил от английского посла Бьюкенена «джентльменскую информацию» о том, что большевики форсированно готовятся к захвату власти. Может, об этом узнал и Корнилов?
Керенский решил еще раз посоветоваться с Савинковым. Но странное дело — он нигде не мог его найти, и, куда девался управляющий военным министерством, никто не знал.
Савинков появился в четыре часа ночи.
— Я выезжал навстречу войскам, — объяснил он, всем своим усталым и запыленным видом показывая, что он проделал немалый путь. — Встретился с передовым казачьим разъездом в тридцати верстах от Петрограда, но, к сожалению, они не знали, насколько они оторвались от войск. Я проехал еще вперед, но потом принял решение вернуться — наступила ночь, и мы могли разминуться. Потом…
— Корнилов требует нашего с вами прибытия в ставку, — перебил его Керенский.
— Ну и что же? Утром можно выехать… — небрежно обронил Савинков, стряхивая пыль с френча.
Керенский пристально наблюдал за ним и думал: почему он так безразличен к этому требованию Корнилова и не подозревает в этом ловушки?
— Чертова пылища… — проворчал Савинков.
— Но почему мы должны уезжать из Петрограда, когда именно здесь развернутся решающие события? — спросил Керенский, не сводя глаз с Савинкова.
— Но если мы всю ответственность за военные гарантии возложили на Корнилова, нам все-таки следует считаться с его соображениями, — ответил Савинков, продолжая заниматься френчем. — Или, может быть, он как раз считает, что в момент событий вам разумнее находиться не здесь…
— Что сообщает Филоненко о положении в ставке? — спросил Керенский; спокойные рассуждения Савинкова никак не рассеивали его подозрений.
— Последний раз я говорил с ним позавчера вечером, — ответил Савинков, заняв наконец в кресле спокойную позу. — Действия Корнилова одобряются всем генералитетом, и это очень укрепило его авторитет даже среди тех, кто еще вчера не хотел с ним считаться.
— Это естественно… естественно, — рассеянно произнес Керенский. То, что он сейчас услышал, укрепляло его подозрение, ибо поддержка Корнилова генералитетом вовсе не означала поддержку его Керенским, ибо там были ненавидящие его генералы-монархисты. И наконец, зачем он им, когда все явно будет решаться силой? — Я полагаю, что нам с вами надо быть здесь, — твердо произнес Керенский.
Савинков некоторое время молчал, нахмуренно смотря прямо перед собой…
— Боюсь, Александр Федорович… — заговорил он наконец, — что, как и перед Московским совещанием, вы снова создаете искусственный конфликт с Корниловым, в данный момент это еще опасней.
— Как это искусственный? — взметнулся в кресле Керенский. — Да если бы я не отверг первоначальной его программы, мы с вами не находились бы в этом кабинете и в России уже бушевала бы гражданская война!
Савинков снова молчал. Не будет же он разъяснять, кто на самом деле остановил тогда генерала. И вообще этот их спор сейчас не имеет значения — ключ к событиям уже передан в руки Корнилова, и уже никто ничего остановить не в силах.
— Принимайте решение, — устало произнес Савинков.
— Оно уже принято. Мы остаемся здесь.
— Я позволю себе на пару часов прилечь, — сказал Савинков, вставая…
— Нет, — решительно произнес Керенский. — Я прошу вас немедленно выехать в ставку…
Савинков послушно отправился в ставку. Его задача там — еще раз получить от Корнилова заверение, что он согласен с программой Керенского: Петроградский военный округ подчинить главковерху, но Петроград из округа выделить, — властью здесь останется Керенский и его правительство. Все остальные условия Керенского не так существенны…
24 августа Савинков уже в ставке у Корнилова. Его сообщения оттуда несколько успокаивают Керенского — главковерх согласен на все его условия. Знал ли Савинков, что на самом деле Корнилов продолжал готовить военный переворот? Конечно, знал. Но впоследствии он будет уверять, что он выехал из ставки в Петроград, когда там у Корнилова все было именно так, как он докладывал Керенскому. Эти его уверения будут явной ложью, которую разоблачают все дальнейшие события.
