25 августа, когда Савинков еще был в ставке или в пути оттуда в столицу, Керенский узнает, что посланный Корниловым третий кавалерийский корпус уже под Петроградом и что командует им генерал Крымов. А одним из его условий Корнилову, по заверению Савинкова принятых генералом, было не назначать Крымова командиром корпуса. Заметим, что приказ о назначении Крымова Корнилов подписал 24 августа, когда Савинков находился рядом с ним…
Керенский вызывает генерала Крымова к себе и спрашивает, какая задача поставлена Корниловым перед его корпусом? Поначалу генерал путано уверяет Керенского, что петроградские дела его не касаются, но затем, уличенный Керенским в противоречивости объяснений, передает Керенскому официальный приказ по корпусу, из которого совершенно ясно, что корпус должен обеспечить объявление в Петрограде военной диктатуры Корнилова. По-видимому, Крымов был честным военным человеком; увидел, что он втянут в опасную политическую игру, и решил из нее выйти. И та же честность понудила его спустя полтора часа после разговора с Керенским пустить себе пулю в лоб.
Но для Керенского игра продолжалась… 26 августа к нему является бывший член Государственной думы В. Львов с устным ультиматумом от Корнилова: Временному правительству — конец, вся власть Корнилову, а Керенскому с Савинковым в будущем правительстве диктатуры предлагаются министерские портфели.
Керенский потрясен. Но, зная Львова как не очень серьезного человека, он решает устроить проверку. По его просьбе Львов излагает основные пункты ультиматума письменно. Затем Керенский отправляется на военный телеграф, по аппарату «юза» связывается с Корниловым и проводит с ним телеграфный разговор. Львов на пункт связи опоздал, но Керенский в начале разговора сообщил Корнилову, что Львов присутствует на пункте связи и находится рядом с ним.
Корнилов все подтвердил…
Керенский понял, что он в западне. И тут он во имя своего спасения на вершине власти проявляет необыкновенную для него решительность. Не считаясь ни с чьими возражениями и сомнениями, он рассылает — всем! всем! всем! — свой приказ о смещении Корнилова и объявлении его изменником. Впоследствии П. Милюков в своей «Истории второй русской революции» признается, что Корнилов «не ждал, что в последнюю минуту Керенский цепко ухватится за власть и пожелает сохранить ее во что бы то ни стало, рискуя тем, что, с точки зрения Корнилова, было последним шансом спасти государство…».
Но где в эти дни Савинков? Создается впечатление, что он просто не показывается Керенскому на глаза. Но он был рядом и, наверно, надеялся на то же, что и Корнилов, — что Керенский не будет и не сможет цепляться за власть столь решительно, отбудет в небытие, и тут-то он, Савинков, и объявится рядом с Корниловым. Но все повернулось иначе.
Как только Савинков узнал о приказе Керенского, он буквально через несколько минут ворвался в кабинет премьера.
— Вы погубили революцию! — хрипло произнес он, с яростью смотря на премьера.
— Я спас себя и вас, — спокойно ответил Керенский.
— Но что случилось? Кому мог изменить Корнилов? Кому? — почти прокричал Савинков.
— Сейчас соберется правительство, и я все объясню…
— Если вы надеетесь на мою поддержку, вы ошибаетесь…
Вскоре Савинков снова появится в кабинете Керенского и будет настойчиво убеждать его войти в переговоры с Корниловым и найти спасительный компромисс. В данном случае Керенский изменил своей манере менять взгляды и решения. Но вот что удивительно: почему у Керенского не вызвали подозрения действия Савинкова и он после всего этого назначил его военным губернатором Петрограда? Сделал он это только потому, что не хотел иметь его своим врагом, — Савинков слишком много знал о его участии в эпопее генерала Корнилова.
После того как генерал Корнилов был арестован, его ближайший сообщник генерал Алексеев обратился к Милюкову со следующим письмом: «Многоуважаемый Павел Николаевич… Помощь Ваша, других общественных деятелей, всех, кто может что-либо сделать, нужна скорая, энергичная, широкая… Усилия лиц, составляющих правительство, сводятся к тому, чтобы убедить всю Россию, что события 27–31 августа являются мятежом и авантюрой кучки мятежных генералов и офицеров, стремившихся свергнуть существующий государственный строй и стать во главе управления… а потому кучка эта подлежит быстрому преданию самому примитивному из судов — суду военно-революционному — и заслуживает смертной казни. В этой быстроте суда и в этих могилах должна быть скрыта вся истина — действительные цели движения, участие в деле членов правительства… Неужели не настало время громко вопиять об этом и разъяснить русскому народу, в чем же заключается дело Корнилова? Думаю, что это дело честной печати. Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции… Выступление Корнилова не было тайною от членов правительства. Вопрос этот обсуждался с Савинковым, Филоненко и через них — с Керенским… Участие Керенского бесспорно. Почему все эти люди отступили, когда началось движение, почему они отказались от своих слов, я сказать не умею…Участники видимые объявлены авантюристами, изменниками и мятежниками. Участники невидимые или явились вершителями судеб и руководителями следствия, или отстранились от всего, отдав около 30 человек на позор, суд и казнь…
…Вы до известной степени знаете, что некоторые круги нашего общества не только знали обо всем, не только сочувствовали идейно, но как могли помогали Корнилову…» И дальше — внимание! «…Нужно сказать, что если честная печать не начнет немедленно энергичного разъяснения дела… тогда генерал Корнилов вынужден будет широко развить перед судом всю подготовку, все переговоры с лицами и кругами, их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он шел, какие истинные цели он преследовал и как в тяжкую минуту он, покинутый всеми, с малым числом офицеров предстал перед спешным судом…»
Так для того, чтобы спасти Корнилова, генерал Алексеев угрожал разоблачением всех, кто был за спиной Корнилова, включая сюда и Милюкова, которому он направлял это письмо, и, конечно, Керенского. Но напрасно он тревожился о жизни Корнилова: когда подступит Октябрьская революция, Временное правительство само выпустит его из тюрьмы… И вообще уже наступили дни, когда ничего не зависело ни от Керенского с его правительством, ни от генералов и некогда популярных политиков. Пролетариат Петрограда сам выступил на защиту революции. Та самая третья сила уже брала власть в свои руки, великий Октябрь надвигался могуче, неудержимо, сметая с пути всех, кто пытался остановить историю.
Смел он и Савинкова…
Что же касается последовавшего спустя несколько лет утверждения Керенского, что он еще, оказывается, и предотвратил в Питере кровопролитие, то это запоздалая ложь. А правду еще тогда докладывал своему правительству английский посол Бьюкенен. Объясняя, как и что произошло, он писал: «Так как он (Керенский. — В.А.) узнал, что войска Крымова уже достигли Луги и что в Петрограде подготовлено восстание, которое должно вспыхнуть, как только он выедет в ставку,
[11]
то у него не было никакого иного выхода, кроме объявления Корнилова изменником…»
