— Ей-же-ей, смешно получилось, — сказал Федоров. — Я сам тащил эту тяжесть и, выходит, на свою голову.
— Почему? — не понял Философов.
— Так я же являюсь главным сочинителем всего этого.
Теперь рассмеялся и Философов.
— Простите великодушно, но я этого не знал.
— Извиняться незачем. Всегда лучше знать правду, а не ее вариант, причесанный вежливостью, — сказал Федоров.
Философов покровительственно заметил:
— Но масштаб вашей издательской деятельности вызывает уважение.
Федоров помолчал, словно обдумывая, говорить или не говорить; потом тряхнул головой:
— Но если опять же обратиться к непричесанной правде, у меня такое впечатление, что все эти наши издания — стрельба холостыми. Мы не знаем — как, а кроме того, мы боимся все это широко распространять.
Федоров замолчал, вопросительно глядя на Философова.
— За правду — правду, — мягко ответил Философов. — Главная беда ваших изданий, Андрей Павлович, не в этом. Вы сами хорошо сказали — холостые выстрелы. То есть выстрелы без пуль. И даже — без мелкой дроби. В ваших изданиях отсутствует конкретность призыва, нет точной цели. Вы обещаете какое-то идеальное общество в идеальной России и молчите о том, что для России сейчас путь к светлым идеалам лежит через кровь и грязь, через борьбу не на жизнь, а на смерть. А вы между тем едете к Савинкову — к идеальному человеку дела. Борис Викторович, как никто из современных политических деятелей, стоит обеими ногами на земле и не терпит абстракции. В суждениях же он очень резок, к этому вам нужно приготовиться. Может быть, даже лучше вам не везти в Париж эти издания, — сочувственно сказал Философов. — Советую вам, старайтесь отвечать Борису Викторовичу немногословно. И внимательно слушайте его — ведь он остался один такой на этом берегу нашей борьбы за будущее России, об этом следует помнить, общаясь с ним.
— По правде сказать, я этой встречи побаиваюсь.
— Ну что ж, я вас понимаю…
Польский паспорт и французская въездная виза были получены удивительно быстро — очевидно, об этом позаботилась польская разведка. И когда Федоров тревожно засыпал в темном купе мчавшегося на запад поезда, обгоняя его, по проводам летели слова Философова, и их слушал в Париже Борис Савинков:
— Он производит впечатление глубоко интеллигентного и искреннего человека. А представляемое им… назовем, собрание выглядит вполне реально, хотя и парадоксально беспомощно. Передо мной сейчас лежит куча привезенных им изданий. Детский лепет. Я посоветовал ему не везти их в Париж.
— Вы ему доверяете? — уже второй раз спрашивает Савинков.
И второй раз Философов уклоняется от прямого ответа и снова говорит об интеллигентности Федорова, о его безусловном уме и образованности. И даже о том, что Федоров очень привлекателен внешне.
— Спасибо, Дмитрий Владимирович, и на этом, — сердито произносит Савинков и вешает трубку. Он возвращается к столу, за которым сидят Александр Аркадьевич Деренталь и Люба. Они в этот вечер гуляли по весеннему Парижу и зашли к Савинкову выпить на ночь сухого вина.
— Он в пути. Едет из Варшавы сюда, — торжественно объявил Савинков.
— Ой, как интересно! — тихо воскликнула Люба, округлив свои красивые черные глаза.
Деренталь взглянул на нее с насмешливой улыбкой и обратился к Савинкову:
— Он везет нам в чемодане Россию?
— Завяжите, ради бога, мешок с глупостью, — обрезал его Савинков, и это больше ответ за насмешку над Любой. — С этим типом, что едет к нам, я разберусь сам, я перетрясу его сверху донизу, и он предстанет передо мной голенький — не таких видали. Но, судя по всему, эта организация «ЛД» действительно существует. Больше того, если нам не удастся воспользоваться ее возможностями, мы можем оказаться банкротами.
— Это очень опасно, — заметил Деренталь.
— Еще бы! — воскликнул Савинков. — Мы можем оказаться посмешищем перед всем миром.
— Вы не поняли меня. Я считаю опасным ваше мнение, апропо, что «ЛД» существует, — это может ослабить вашу бдительность.
— Не беспокойтесь. И не вам учить меня бдительности. Я хочу от вас другого. Эта «ЛД» начисто отметает всякую опору на иностранные круги. Как в связи с этим держаться нам?
— А мы разве обязаны перед ними отчитываться?
— Они, Александр Аркадьевич, живут не на луне, а в России. И если хотите, эта их позиция в отношении иностранной помощи самое убедительное доказательство достоверности организации, ибо только чистоплюи из среды русской интеллигенции могут дойти до такого абсурда — заведомо отказаться от какой бы то ни было иностранной помощи.
— Если их испуг вызван опытом прошлого, — очень серьезно советует Деренталь, — можно говорить об изменившейся обстановке и о совершенно других целях, стоящих теперь перед нами. Цели у нас и у этой «ЛД» вполне соединимые. А раньше… Можно сказать, что тогда иностранные державы хотели попросту оккупировать Россию и этой ценой ликвидировать большевиков. Мы, мол, в запале борьбы пошли на это, но никогда не собирались мириться с оккупацией. Теперь же иностранная интервенция вообще невозможна — Советская Россия дипломатически признана многими государствами мира. Но ненависть к большевикам не только осталась, но и возросла, и Запад готов пожертвовать огромные суммы на свержение большевиков, причем без всяких предварительных условий и требований. Так почему нам нужно отказаться?..
— Да, да… На этой струнке поиграть можно, — согласился Савинков и спросил: — А если они потребуют доказательств, что мы принимаем сейчас помощь без предварительных условий?
— Я могу состряпать убедительный документ…
— Только чтобы не случилось как в Польше с опровержением советской ноты.
Деренталь хотел сначала промолчать, но не выдержал — огрызнулся:
— Надо быть объективным, Борис Викторович, мои ошибки — только бледная тень ваших.
Еще совсем недавно Савинков не простил бы такое Деренталю, но сейчас ему мешает все тот же их «мужской разговор» по поводу Любы. Савинков чувствует себя виноватым перед Деренталем, и это его еще больше раздражает, выбивает из равновесия.
Деренталь обиделся и ушел. С ним ушла и Люба. А Савинков все еще кипел и не мог простить себе, что сразу не поставил Деренталя на место и вынужден был выслушать его наглое заявление об ошибках.
Вдруг он вспомнил, какое ответственное дело у него завтра. А этот болтун, вместо того чтобы помочь, взвинтил ему нервы и смылся.
— Вы негодяй! — крикнул Савинков двери, уже давно закрывшейся за Деренталем…
Приложение к главе двадцать шестой
Из характеристики Б. В. Савинкова, хранившейся в его петербургском полицейском деле
…Б. В. Савинков представляет собой наиболее опасный тип противника монаршей власти, ибо он открыто и с полным оправданием в арсенал своей борьбы включает убийство. Слежка за ним и тем более предотвращение возможных с его стороны эксцессов крайне затруднительны тем, что он является хитрым конспиратором, способным разгадать самый тонкий план сыска. Близкие ему и хорошо знающие его люди обращают наше внимание на сочетание в нем конспиративного уменья и выдержки с неврастеническими вспышками, когда в гневе или раздражении он способен на рискованные и необдуманные поступки…
