Книга Первая командировка, страница 52. Автор книги Василий Ардаматский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Первая командировка»

Cтраница 52

Самарин в этом сплетении двух жизней — немец. Это облегчало ему выяснение позиции любого человека. Наконец, ему могли одинаково оказаться полезными и те, кто преданно служит оккупантам, и те, кто их ненавидит. Именно здесь и начинались для него большие сложности...

Он появился в этой жизни оккупационного города не с первого ее дня, а год спустя. С одной стороны, это было лучше — за год отношение местных жителей к их жизни по законам оккупации в основном определилось, и выяснить, кто есть кто, было легче. Но с другой стороны, сам Самарин не был свидетелем целого года этой жизни, что затрудняло общение с местным человеком, — надо было точно знать, что он пережил за время оккупации.

Несколько знакомых из местных жителей у Самарина уже есть. Нищий Рудзит и хозяин квартиры Леиньш — они как два полюса в нынешней жизни города: мужественный коммунист, верный сын своего народа, и мародер, этакая гиена возле крупных хищников.

Он познакомился и с двумя местными коммерсантами: ювелиром Юргенсоном и спекулянтом Магоне, их отношение к сегодняшней жизни тоже весьма разное.

По рассказам Магоне, Юргенсон приходу немцев обрадовался, потому что Советская власть в сороковом году его торговое дело прикрыла. Юргенсон поверил гитлеровской пропаганде, которая в первые дни кричала о том, что армия великой Германии вернула латышам свободу, и он рассчитывал снова развернуть свое солидное торговое дело. Кроме того, он надеялся, что после победы немцев над русскими в Латвии восстановятся прежние досоветские порядки... Теперь он благодарил бога, что не развернул при немцах своего дела и не раскрыл им своих возможностей. Никакой свободы немцы Латвии не дали, повсеместно царил произвол оккупантов, и теперь Юргенсон ничего, кроме страха, перед новой этой жизнью не испытывал. Он пытался оформить свой выезд в Швецию, но никаких надежд на получение такового разрешения не было. В общем, ему ничего не оставалось, как ждать победы Германии, надеясь, что после этого немцы уберутся и тогда в Латвии образуется какая-то стабильная жизнь, в которой он, даст бог, найдет свое место.

Совсем иным был другой коммерсант, компаньон Самарина, — Магоне, этот совершенно иначе смотрел на свою жизнь при немцах.

В буржуазной Латвии Магоне был темной лошадкой, на которую серьезные люди не ставили. Однако свои спекулятивные аферы он вел успешно. Среди коммерсантов у него было прозвище Могильщик. Это за то, что любимым его занятием было проведение афер с наследством умерших состоятельных людей. Сам же Магоне называл себя другом вдов и вдовцов, которым он помогает справляться с алчными родственниками и избежать обнищания. Словом, Магоне умел делать деньги и умел, кстати, их проматывать. В буржуазное время у него были самые модные автомобили и дорогие любовницы. То и дело всплывали разнообразные, связанные с ним скандальные происшествия, которые, впрочем, делали ему рекламу, не принося особых неприятностей. И ему было наплевать, что происходит в Латвии, лишь бы не мешали ему делать деньги. Когда Латвия присоединилась к Советскому Союзу, друзья советовали ему, пока была возможность, перебраться куда-нибудь в Европу. Магоне этого не сделал, зная, что в Европе таких дельцов, как он, хоть пруд пруди и там его, не знающего языка и местных условий, съедят с потрохами в два счета. Во время Советской власти он старался приспособиться и к новой жизни. Провел неплохие дела с репатриированными из Латвии немцами. Потом прилично заработал возле богатых людей, которые стали спешно превращать вещи в деньги.

Пришли в Латвию немцы — пусть будут немцы. Магоне быстро сообразил, каково положение местных евреев, решил на этом нажиться. Но не успел...

— Времени оказалось мало, — сокрушался он, рассказывая об этом Самарину. — За моих клиентов взялись немцы — очистили их, а потом и ликвидировали.

— Небось среди этих евреев были и ваши хорошие знакомые? — спросил Самарин, пытаясь понять психологию этого монстра.

— Конечно были, — беспечно ответил Магоне. — Но жизнь, как вы сами понимаете, — это лотерея. Что кому выпало, тот то и получает. Мне недавно один знакомый гестаповец сказал, что видел мою фамилию в составленных русскими списках для выселения в Сибирь. А мне бог помог — как раз когда шла высылка, я уехал в Литву к своему приятелю. А потом про меня, видно, забыли.

Самарин про себя назвал Магоне клопом, которому все равно, кого он кусает.

Соответственно непохожим было и отношение этих двух коммерсантов к Самарину. Если Юргенсон проявил к нему сверхосторожность, то Магоне буквально вцепился в него, особенно когда за интересом Самарина к золоту почуял запах жареного.

Итак, два этих коммерсанта... Но были еще и похороны гитлеровского офицера-танкиста, получившего нож в спину. Кто совершил это далеко не простое убийство, а акт возмездия? Где он сейчас? Что еще замышляет? Но вот он-то тоже та вторая жизнь города. Однако для Самарина связь с той жизнью пока замыкается на одном человеке — на Рудзите.


И вот еще один человек — полковник Индрикис Янсон...

Когда Иван Николаевич однажды учил Самарина алгебре в подходе к каждому человеку, он привел в пример полковника латышской армии, который по арифметике выглядел абсолютно бесперспективной фигурой, а по алгебре оказался весьма интересной личностью. Этого полковника Иван Николаевич не выдумал, он существовал на самом деле и давно интересовал нашу разведку.

Полковник Янсон был заметной фигурой в латвийской армии и пользовался авторитетом в военных кругах. Кроме того, он вел светскую жизнь и обладал широким кругом знакомых в высшем слое общества, каким-то образом он был близок к семье министра иностранных дел Мунтерса, и его можно было видеть на самых высоких дипломатических раутах. Советский военный атташе в Латвии также приглашал его на приемы в советском посольстве, и, собственно, от него-то и была получена первая информация о полковнике. В буржуазное время он не раз высказывал прогрессивные взгляды и, в частности, критически относился к иностранной политике латвийского буржуазного правительства и однажды курс на сближение с гитлеровской Германией назвал гибельным для Латвии. Однако это сходило ему с рук, очевидно, благодаря его связи с Мунтерсом. Но тогда возникал очень важный вопрос: не придерживается ли таких взглядов и сам Мунтерс? После установления в Латвии Советской власти полковник подал в отставку и жил в деревне у своих родственников. Его жена была дочерью состоятельного фабриканта, предприятия которого были национализированы, и это давало основание предполагать, что полковник по отношению к Советской власти должен занимать позицию негативную. Однако никаких подтверждений этого не было.

Война всю ситуацию с полковником резко изменила. Когда Латвия была оккупирована гитлеровскими войсками, стало известно, что полковник продолжает жить там же, в деревне у своих родственников. Нашей разведкой была сделана попытка выяснить, каково настроение у полковника, но он оказался недосягаем — вел замкнутый образ жизни и не виделся ни с кем даже из круга своих прежних друзей. Позже стало известно, что гитлеровцы, очевидно, пытались установить с ним контакт, но, судя по всему, успеха не имели, и поэтому в местной, издаваемой оккупантами газете появилась статья под заголовком «Третьего не дано», в которой полковник подвергался резкой критике за попытку уклониться от помощи «новому порядку»...

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация