– Дома?
– Дома.
– Позавтракаем? На «Веранде»?
– Не могу. У меня все расписано. Сегодня четыре
интервью и три съемки.
– Через полчаса? Я за тобой заеду. Я улыбаюсь трубке.
– Ну, все. Я еду, да?
– У меня будет максимум тридцать минут.
– Разберемся.
Он приехал. Он радостно возбужден. Я волновался!
– Почему? – Надеюсь, я не краснею.
– Потому что к тебе ехал! А ты?
– Что я?
– Ты волновалась? Я смеюсь.
– Ну, признайся честно, волновалась?
Он ставит диск. Попса. Он щелкает пальцами и подпевает.
– Плачет дождик, в листьях шурша.
И, как дождик, плачет душа!
И я понимаю, почему он стал, например, политическим
обозревателем, а не певцом.
– Нравится? – улыбается он. Я вообще попсу не
люблю.
– А кто это поет? – вежливо интересуюсь.
– Да какая разница! – Он снова подхватывает припев
и хохочет.
Я улыбаюсь.
Мы подъехали к «Причалу».
Позвонил Алик.
Он торчит в Гватемале. Он уже три раза поднимался на борт
самолета и три раза кубарем выкатывался из него.
– Алик, – уговариваю я в трубку, – ты же не
можешь поселиться в Гватемале.
– Не могу, – соглашается Алик. – Но лететь я
тоже не могу. Не могу!
Он бросает трубку. Мы просим принести кальяны. Александр
голоден: он заказывает стерлядь НА гриле.
– Как ты относишься к «Chassagne-Montrachet Les
Chaumees» 2000 года? От Olivier Leflaive?
Я киваю.
– Так я и думал, – говорит он. – Если у
девушки есть вкус, он есть во всем.
В «Причале», кроме нас, почти никого нет. За соседним столом
пара блондинок. Они тоже курят кальяны.
Мы говорим о том, что о девушке можно судить по ее сумке.
Моя осталась в машине. Я иногда вообще хожу без сумки. О чем
это говорит? Что иногда я унисекс?
Мы начинаем цинично рассуждать о том, что сумка может быть
широкой или узкой, она может запросто распахиваться или, наоборот, надо
потрудиться, пока один за другим щелкнут все замочки.
– Она может быть потертая и бесформенная, –
морщится мой телеведущий, поглядывая на мягкую, с черепами, сумку
девушки-соседки в кашемировом спортивном костюме.
– Но это может быть и самый яркий предмет во всем
облике девушки! – подхватываю я, разглядывая ее подружку – на ней джинсы,
свитер и яркая зеленая сумочка от Jil Sander.
– О, да! – несколько двусмысленно улыбаясь,
соглашается мой оппонент. – Очень часто это самая яркая деталь… гардероба.
– Ну, а может быть – это просто аксессуар, неотъемлемая
часть любой женщины.
И как она с ней обращается: кокетливо держит в руках, и если
отпускает, то недалеко от себя, или бросает с размаху на любое свободное место.
И вообще: сколько их, так ли обязательно ей их менять или можно иметь одну,
любимую. Такую Удачную, что подходит почти ко всему. А если и не очень
подходит… ну и ладно, а то в ней столько всего, что перекладывать в другую не
хочется.
Звоню в «Cosmopolitan».
– Хочу извиниться. Машина сломалась прямо на Рублевке.
Здесь ГАИ, ФСО, вы же понимаете – правительственная трасса. Не знаю, когда
приедет эвакуатор… ужас, неужели под меня декорации строили?.. Что же делать? И
я так мечтала у вас сняться… завтра уже разбирать? Ну, извините…
– Видишь, как просто! – говорит он.
– Неудобно все-таки. Они декорации…
У меня дома целая полка с огромным количеством маленьких
разноцветных сумочек. Которые я не ношу. Потому что обычно хожу с большой
черной. Но как важно мне иметь эти разноцветные! И я их все покупаю и покупаю…
И буду!
Пришло SMS-сообшение.
– Кавалеры пишут? – интересуется он, смешно
шевельнув ушами.
– Можно я буду звать тебя Лопух? – Я кокетливо
заглядываю ему в глаза.
– Ничего себе! – Он нахально разглядывает
меня. – Так интимно?
– Достаточно интимно, – соглашаюсь я, и рот мой
неумолимо расплывается в улыбке.
– Тогда зови меня просто Пух!
– Но ведь это не значит, что ты будешь звать меня
Пятачок?
– Пока нет, – многозначительно произносит
он. – SMS читать будешь?
Читаю: «Приехать не смогу». Бред какой-то. Номер
неизвестный.
– Ошибка, – говорю я. И на всякий случай, словно
хочу скрыть правду, опускаю глаза.
Звоню в «Вечернюю Москву».
– Придется отменить сегодняшнее интервью. Я очень
извиняюсь… я так переживаю.– да, да, ну, просто никак не получится… В любое
время, нет, завтра нет, до следующей недели все расписано, но вы звоните во
вторник, и я под вас подстроюсь. Да-да. В любое время!
Снова SMS.
– Да ты со мной играешься? – довольно улыбается
он.
«Юра, извини, я на работе. Устала, было много глажки. Ира».
Точно. Моя домработница.
– Ответишь? – спрашивает он, немного ревниво.
– Отвечу, – в тон ему киваю я.
«Люблю. Не могу жить без тебя».
Нет, слишком банально. Стерла последнюю фразу.
Написала: «Хочу от тебя детей». Отправляю.
– Знаешь что? – говорит он. • – Что? –
спрашиваю я.
– Пообещай мне одну вещь…
– Только не покраситься в блондинку!
– Нет. Знаешь, я был ужасным ребенком – когда мама
приносила мне игрушки, я их сразу разбирал. Мне было интересно только то, что у
них внутри. И так до сих пор…
– Разбираешь игрушки? – Мы разговаривали, как
будто играли в пинг-понг.
– И игрушки тоже.
– Пообещать тебе поставлять игрушки?
– Да нет… это у тебя не получится.
– А что получится?
– Возможно получится, – он сделал ударение на
слове «возможно», – не писать мне SMS.
– Легко получится! – бодро ответила я, немного
уязвленная.
Мы закутались в пледы и вышли к речке. Я отменила еще «РБК»
и журнал «ТВ-Парк».
Мы провели вместе шесть часов.
Орали лягушки.
В унисон им звонил мой телефон.
– Алло, привет! Узнала?
