Либо они не проявили себя.
– Значит, это кто-то не из ближайшего окружения, –
вздохнул Сан Саныч.
– А ты сам-то овощи ешь? – поинтересовалась я.
– Нет, – честно ответил он. – Только мясо. И
рыбу.
Наконец-то зазвонил мой телефон, по которому звонят
журналисты.
– Здрасьте! – Девушка говорит
скороговоркой. – Это помощник Трубекса! Мы бы хотели…
– А кто это: Трубекс? – мрачно интересуюсь я.
Снежинки тают на лобовом стекле.
– Трубекс – это помощник Крока, промоутера клуба…
– Девушка! – перебиваю я. – А вы почему сами
звоните? У вас что, помощника нет?
Вешаю трубку. Все-таки, когда телефон был у Регины, было
правильнее.
Дома маму застала в моей раздевалке.
– Ой, ты так рано! – Она изо всех сил старалась
скрыть свою растерянность. – Я тут просто…
– Что-то ищешь? – уточнила я.
– Ну, может, тебе что-то не нужно? – Ее глаза
заблестели. – Я иду на презентацию «Nokia», и мне совершенно нечего
надеть!
Мама выбрала розовый свитер с воротником из серого атласа.
– Шикарно?! – полувопросительно воскликнула она.
– Шикарно! – подтвердила я. Неожиданно мама
чмокнула меня в щечку.
– Мам…
– Да? – Она крутилась перед зеркалом.
– А что надо сделать для того, чтобы развестись с мужем
и при этом остаться друзьями?
– Мама замерла, как в детской игре «Морская фигура на
месте…». Только ее фигура была не морская, а гламурная, и видимо, поэтому
взгляда от зеркала она так и не отвела Надо простить друг друга, – сказала
мама. Не шевелясь.
– Простить? – переспросила я.
– Конечно, – кивнула мама и наконец-то посмотрела
на меня. – И не считать, что ваш брак был несчастливым, что это зря
потраченные годы… Что один обманул другого…
– Но я так и не считаю… вроде бы.
– Считаешь, считаешь. В душе. Но на самом деле ведь
никто не виноват. – Она сняла свитер и достала с полки розовую блузку.
– Но ведь если люди расходятся, это не просто так… кто-то
же все равно виноват… – Я, конечно, имела в виду своего мужа.
– Ты думаешь, что он любил деньги больше, чем
тебя? – догадалась мама.
– Конечно! – кивнула я. – Эта блузка тебе
тоже идет!
Ее глаза снова сверкнули. Она покосилась на зеркало.
– А ты? Свои юношеские амбиции ты любила больше, чем
вашу семейную жизнь.
– Неправда! – возмутилась я.
– Правда-правда, – кивнула мама. – Ты
считала, что чахнешь у детской кроватки, вместо того чтобы реализовываться как
личность. Было такое?
Я промолчала.
Мама снова надела розовый свитер.
– И что в итоге? – спросила мама. –
Реализовалась?
– Реализовалась, между прочим, – обиженно ответила
я.
– Так что же вы друг другу названиваете? Сидели бы
счастливо, ты со своей славой, он со своими деньгами…
– Денег у него, кстати, больше нет.
– Как? – Мама, кажется, даже забыла о
нарядах. – У вас же дом в ипотеке?
Я пожала плечами.
– Он говорит, что за дом будет выплачивать. И мы друг
другу, кстати, не названиваем.
– Ну, тем более. – Она пошла к выходу. –
Просто простить! – крикнула она из-за двери. – И сделать вид, что вы
теперь друзья!
– Бабуля! – закричал Антошка из своей
комнаты. – Когда я вырасту, я стану официантом!
– Почему? – почти пропела бабуля. В розовом
свитере с серым атласным воротником.
– Потому что официантов называют полным именем. У них
так на табличках написано. Ну, например, Александр…
Хороший пример. Александр. Может быть, мне позвонить ему
самой? Даже можно ничего не говорить. Как он. Просто послушать голос.
– Нет, Антошка, – строго сказала мама, – ты
будешь бизнесменом. Или финансовым гением Как папа.
Достала из сумки рукопись со стихами той старушки, что
помогает бездомным животным.
«Вера, надежда, радость, любовь
Желание жить оживляют».
Да…
«Нужно хорошо друг к другу относиться,
А грешить и потом молиться -
Никуда не годится».
Понятно.
Правило № 4. Если вам хочется записывать собственные мысли,
постарайтесь прежде убедиться в том, что их захочется записывать другим.
…Катин стриптизер плакал в трубку.
Умер водитель машины, попавшей в аварию по вине Кати.
Стриптизер плакал так громко и мокро, что я даже хотела
спросить, не были ли они родственниками. Чтобы выразить соболезнования.
На Катю заведено уголовное дело.
– Ты где? – спросила я. Ненавижу, когда мужчины
плачут. В этот момент перестаешь чувствовать себя женщиной.
– Дома… – Он всхлипывал. – У Кати… дома.
Так бы и говорил: у Кати.
– Я сейчас приеду. Дождешься?
– Да!!! – И снова рыдания в трубку. Хорошо, что
Катя этого не слышит.
– Только давай ты успокоишься. Ладно?
– Л-л-ладно.
Когда я приехала, он уже не плакал. Он растерянно ходил по
Катиной квартире, дотрагиваясь руками до всех ее безделушек, подушечек,
шкатулочек.
– Нужны деньги, – говорил он. – Надо закрыть
дело. Надо поговорить с родными погибшего, сколько они хотят?..
Стриптизер остановился перед зеркалом, и я почему-то не
увидела его отражения. Или мне показалось?
Он подошел к старинному, как и все вокруг, трюмо, выдвинул
ящичек и достал длинную – Катя ее очень редко носила – жемчужную нить.
– Надо продать какие-то вещи, – он посмотрел на
жемчуг в своей руке. – Я не знаю, сколько это может стоить? – И
повернулся ко мне.
Я молчала.
– Как ты думаешь? – настаивал он. – Жемчуг –
это, наверное, дорого? А Катя вроде эти бусы не особенно любила.
Это были бусы ее бабушки. Катя надевала их только один раз
•– на собственную свадьбу. Берегла.
– Я вообще думаю, что здесь много ценных вещей,
да? – Он с надеждой заглядывал мне в глаза, кружил по комнате, трогал все
рукой, и рука его была похожа на волшебную палочку – стоило ей коснуться какого-либо
предмета, этот предмет сразу переставал быть Катиным.
