– Не представляю, – согласилась я.
– И я тоже! Значит, что? Значит – с девками был!
Представляете?
– Представляю. Там полная ванная воды, посмотришь,
ладно?
– Ладно. А на ужин что?
Я зашла к Кате. Она спала, с головой накрывшись одеялом.
Наверное, спала.
Кате было 40. Она счастливая. В 40 лет она все еще надеялась
умереть от любви.
Почти час я перебирала лекарства в домашней аптечке.
Половина – просрочена. Половина – неизвестного мне назначения. Это то, что я
привожу из Европы. А потом забываю. Я вообще много чего привожу из Европы:
зубную пасту, шампуни, кремы, сыры, копчености, конфеты. Все это почему-то
сильно отличается от того, что продается у нас. И лекарства в том числе. Я
вообще не уверена, получилось бы у Кати отравиться нашими лекарствами? Хотя
нашими, скорее всего, получилось бы.
Жалко, Алик улетел.
Алик -• это наш товарищ. Он – гей.
Когда Ира работает, лучше уходить. Вернее, лучше уходить еще
«до».
– Приготовлю на ужин кролика! – крикнула Ира мне
вдогонку.
– Не надо. Я сама приготовлю.
– Да где вам! Забудете!
Жалко кролика.
Я достала из машины солнцезащитные очки. Ира будет убираться
часа четыре. Максимум – четыре с половиной. Можно поехать в Москву.
Солнце осенью похоже на планы после тридцати: светят, но не
греют.
Можно заняться делами: съездить к косметологу или выкупить
юбку, которую я отложила еще три дня назад.
Моя соседка Чернова встретила меня с мокрой головой и в
махровом халате.
– Ты одна? – поинтересовалась я, имея в виду ее
мужа.
Потому что ее кудрявого девятнадцатилетнего сына дома все
равно никогда не было. Его выгнали из американского колледжа, и теперь он ждал
следующего сентября, чтобы поступить в МГИМО.
Мне нравилось бывать у них дома. У них огромное натуральное
хозяйство. За домом – огород и куры. Специально нанятые люди выращивают овощи.
Чернова – мулатка. Ее папа был негр. Она его никогда не
видела. Но говорила, что, наверное, он похож на ее мужа. Ее муле – тучный
голубоглазый мужчина, – слыша это, снисходительно улыбался.
По утрам у них во дворе поют петухи. Даже у меня слышно. Я
сначала просыпалась, думала – галлюцинации. Слуховые. Потом все привыкли.
И Чернов-муж каждое утро получал на завтрак свежие яйца. И
говорил о том, что пора завести козу.
У них в семье все было взаимно: и увлечения, и неверность.
Они прожили в браке 20 долгих лет, познакомившись еще в
школе.
Темнокожая пионерка выгодно отличалась от своих субтильных
одноклассниц. Формами, зубами и пластикой. Что конкретно из этих трех
достоинств поразило будущего олигарха Чернова – неизвестно. Но он униженно
носил за ней ее портфель и отзывался на имя Че Гевара.
Долгими эти 20 лет стали для них обоих.
Они грызли время, как мыши: по краям, не чувствуя вкуса. Но
это устраивало и его, и ее.
– Алик долетел? – спросила Чернова.
Я сидела за барной стойкой, которая служила обеденным
столом. За стойкой было два стула – ее и мужа. К тому, что сын снова дома,
Чернова никак не могла привыкнуть.
– Пока не звонил. У меня Катька с утра сидит. Сейчас
отсыпается.
– Как она?
– Так же.
– Вот подонок! Прямо зарезать его тупым ножом!
– В глаз!
– Ей уже лет-то… Не девочка.
– Мы уже все не девочки.
– Так-так-так! Упаднические мысли бросить!
– А давай я тебе на день рождения козу подарю?
– Козу? – Чернова задумалась. – Нет. Молоко
пить придется, а оно калорийное. Я опять на килограмм поправилась.
– Я тоже.
– По тебе не видно.
– По тебе тоже.
– У меня живот.
– И у меня живот.
– У тебя телефон. – Чернова включила фен.
– Алло.
– Это редактор из издательства. Здравствуйте.
Я кивнула Черновой, волосы которой стояли дыбом под струей
из фена, и выскочила на улицу.
– Да, я вас слушаю. – Когда я волнуюсь, я всегда
говорю как провинившаяся первоклашка.
– Как ваше отчество?..
– Не важно, можно просто…
– Я прочитала вашу рукопись, и она мне понравилась. Мы
могли бы издать ее.
– Ничего себе… – проговорила я.
– Да! Но мне было бы интересно узнать что-нибудь о вас.
Сколько вам лет, чем занимаетесь? Писали ли раньше что-нибудь?
– Мне тридцать лет. Я домохозяйка. Я давно ничего не
писала и ничем не занимаюсь. Год назад развелась. У меня сын.
– Какое у вас образование?
– Филфак МГУ.
Мы договорились, что я приеду к ним завтра в Москву. Со мной
познакомится издатель.
– Чего это вы такая довольная? – спросила Ира. Она
разрезала кости кролика электрическим ножом. Ира подарила мне этот нож на Новый
год.
– Ты знаешь, я написала книжку…
– Зачем? – удивилась Ира. Не выключая нож.
– Не знаю. Просто захотелось. И она понравилась
редактору! Они хотят ее напечатать!
– А деньги за это платят?
– Деньги платят за то, чтобы ты кролика вкусно
приготовила, а не за то, чтобы ты из его костей фарш делала. Выключи нож.
– Я буду говорить, что работаю у писательницы,
представляете?
Я решила сама потушить кролика.
– Ну, хоть сколько-нибудь платят? – допытывалась
Ира.
– Да не особо там платят… это другое. Я написала книгу,
и она кому-то понравилась. Понимаешь?
– Вот если бы платили, я бы тоже могла написать.
– Про что?
– Да хоть про вас!
Кролик не получился.
Он вонял несвежей рыбой, и я обреченно вдыхала его аромат,
пытаясь к нему привыкнуть.
Это был ужин для моей мамы.
Сегодня вечером она привезет из Ялты моего шестилетнего
сына.
2
Посмотрела телевизор.
Рассказывали про то, что в рамках кампании по борьбе с курением
меняется дизайн сигаретных пачек. Сигареты теперь будут продаваться в коробке,
похожей на гробик. Намек на скорую смерть.
