Вдруг глаза ее вспыхнули радостно, и почти одновременно –
испуганно.
– Привет! – сказала она и улыбнулась. Так
улыбается человек, вернувшись домой из долгой поездки.
– Привет. Я отправлю тебе Морковку вечером. Или что-то
изменилось?
По его голосу можно было решить, что он занят или, например,
на совещании… Но была суббота.
– Нет, нет, твоя секретарша звонила мне – все
правильно. Просто я хотела тебя попросить…
Он молчал.
– Слушай, у меня неприятности…
Он молчал.
Катя начала нервно отрывать бусинки с гипса.
– Ты, наверное, знаешь… я была нетрезвая за рулем… в
общем…
– Я знаю, – сказал он.
– Там уголовное дело…
Уже почти все разноцветные бусинки, с остатками клея,
валялись на покрывале.
– Я знаю, – перебил он нетерпеливо.
– Ты мне поможешь?
– Положить тебя в наркологический диспансер?
Теперь молчала Катя.
– Или ты хочешь, чтобы я познакомил тебя с какой-нибудь
восходящей звездой? А? Может быть, с акробатом? Или исполнителем хип-хопа?
Катя моргнула, и из ее глаз вывалились слезы. Именно
вывалились. Огромные и прозрачные. Они упали на скулы, переносицу и подбородок.
Он положил трубку.
– Так противно, – всхлипнула Катя. – Так
противно чувствовать себя беспомощной.
– Не поможет? – спросила я.
– Нет. – Она снова всхлипнула. – Но я все
равно не пью. Все равно! А знаешь, как хочется!
Она упала на кровать, закрыла лицо подушкой и лежала, иногда
вздрагивая и дергая плечами.
Я наклеила бусинки обратно на гипс.
– А я не хочу торт, – грустно сказала Катя
стриптизеру, когда он вернулся. – Я хочу бефстроганов.
Я сидела в гримерке на телевидении. Меня красила старенькая,
с пергидролью на голове тетенька. Она раньше работала на «Мосфильме». Я таким
очень доверяю, они обычно оказываются настоящим профи. Тем более что моя Наташа
все еще где-то катается на лыжах. Хотя вся Москва вернулась еще неделю назад.
Открылась дверь, и вошла уборщица.
– Занята? – спросила она мою гримершу.
– Работаю, – ответила та.
У меня зазвонил телефон. Регина. Она вернулась к работе.
– Тебе надо будет приехать заранее, выбрать вечернее
платье, – сказала Регина.
– Ты посмотрела размельчитель? – спросила
уборщица.
– Хорошо, приеду. А украшения?
– Посмотрела. Ты редьку на нем пробовала? –
Гримерша высветляла мне глаза и скулы.
– Они хотят огромные бриллианты. В уши, на шею колье,
перстни на каждый палец… – Регину, похоже, завораживали собственные слова.
– И редьку, и морковку, и картошку для жарки, а сноха
даже капусту там делает, для закваски.
– Регин, на кого я буду похожа во всех этих
бриллиантах? Новый год вроде уже прошел.
– И капусту? А у меня шинковочная доска, я уже
приноровилась. Но все равно спасибо тебе.
– У них концепция такая. Всего too much. А бриллианты
выберешь сама, какие понравятся. Ну что, даю им добро?
– Пользуйся на здоровье. А я еще фруктовое пюре делаю.
Меня Саша научила, из реквизитной.
– Ну, ладно. Давай снимемся. Okay.
– Ладно, спасибо, извини, потом посмотрю, видишь –
работаю.
– Это ты извини, я пошла.
Уборщица вышла, я покосилась на «размельчитель».
Картонная коробка стояла на окне. Гримерша красила мне
ресницы.
– Я еще раньше в Питере работала. На телевидении. В
«Новостях». А там же только по пояс снимают. Так у нас ведущая однажды
прибегает, – она накладывала помаду на губы и рассказывала, – снимает
сапоги, а ноги – черные! Вот смех! И с черными ногами весь эфир отработала!
Сверху улыбочка и белая блузка, снизу – черные ноги! Ха-ха!
Я подняла на нее глаза с немым вопросом, и гримерша
правильно поняла его.
– Она нам рассказала: проспала, вскочила, прямой эфир,
по всей квартире не смогла чулки найти, а время-то поджимает! Она обернула ноги
газетой – ив сапоги! А газета-то пачкается!
Снова Регина.
– Слушай, журналисты замучили – спрашивают, куда ты
свой миллион денешь? Давай им что-нибудь придумаем?
– Давай. Скажи, что я остров покупаю. Небольшой такой
островок. На Карибах. Со своей вертолетной площадкой. А вертолет мне ухажер
подарил Тайный.
– Круто! Им понравится.
– Вот такая история! – сказала гримерша, отойдя на
два шага и разглядывая меня в зеркало. – Ну, вроде все?
– Все. Спасибо.
Я принимала участие в ток-шоу на тему «Почему дети не
слушаются своих родителей?».
Я сказала, что это потому, что родители не слушаются друг
друга.
Позвонил Александр и сообщил, что у нас на ужин бычьи
хвосты.
– Ты меня пугаешь, – засмеялась я.
– Это только начало, – пообещал он.
Я сказала мужу, что хочу выкупить дом из ипотеки.
– Зачем? – спросил он, как всегда таким тоном,
словно я готова совершить очередную глупость.
– Я хочу быть уверена в завтрашнем дне. У меня ребенок,
между прочим.
– У нас, – поправил он.
– У нас, – согласилась я.
– Я выплачиваю за дом! Это не должно тебя касаться!
– Это меня касается. Я хочу жить в собственном доме.
– А я хочу, чтобы моя семья жила в моем доме!
– Во-первых, я не твоя семья, во-вторых, ты можешь
пойти и выкупить его сам! Пожалуйста! Я не против! А в принципе ты мог его
сразу купить! Полностью! А не оформлять в ипотеку, чтобы держать меня на коротком
поводке!
– Все сказала?
Он положил трубку.
Я набрала его номер снова.
– И не смей швырять телефон! – заорала я. –
Те времена, когда это тебе сходило с рук, прошли!
Он снова отключился.
Идиот! Жалкий в своем бессилии! У него даже не хватает
мужества принять ситуацию достойно: он разорился, а я выкупаю дом, в котором
живет его сын.
Александр порекомендовал мне адвоката, который обещал
утрясти формальности за несколько дней.
– Пожалуйста, скажи Регине, чтобы мне больше не слали
пригласительные, – попросила мама, – а то папины газеты в ящик не
умещаются!
