И сейчас он наверняка плескался в пенистой воде с
ароматическим маслом, не обращая на вопли жены никакого внимания. Потому что за
20 лет к ним привык.
Она к его ваннам привыкнуть не смогла.
– Нет, ты видел ее? – спрашивал Сережа телефонную
трубку. – Когда она поднимает голову, она похожа на Мишу Бартон!
– Мы опоздаем! – кричала Чернова в пространство
где-то у меня за спиной. – Сережа! Быстро в машину, в крайнем случае,
поедем без него! Ты слышишь?! – снова в ту же сторону. – Мы уезжаем
без него!
– Он? Он вылитый Ди Каприо в «Полном затмении»… –
Сережа невозмутимо встал и повесил на плечо дорожную сумку «Lancel». Кожаную.
Я позвонила тренеру.
– Леночка, у тебя есть время? Мне ну очень-преочень надо…
Ну, почему полгода? Ну, пожалуйста! Ладно, спасибо большое. Да, я поняла, через
десять минут. Я поняла, что повезло. Все. Целую. Жду.
Попрощалась с Черновой. Как звали ту актрису в «Иствикских
ведьмах»?
Дома конечно же была Ира.
– Мне тут колбаски кровяной передали из Крыма, –
встретила она меня в дверях с чем-то, завернутым в газету. – Поджарить?
– Через час. Ко мне сейчас тренер придет.
Я постаралась быстро пройти в комнату моего сына Антошки,
которая служила мне залом для тренировок. Там была шведская стенка и мат.
Ира не отставала ни на шаг.
– Мой совсем с ума сошел, – говорила она, –
представляете? В час ночи вчера пришел!
– Представляю, – кивала я.
– Мне знаете, что нужно?
– Что?
– Чтобы я вам SMS прислала: «Занята, не приду». Ну, как
будто я ухажеру своему пишу.
– И что?
– А вы мне в ответ: «Схожу с ума от любви».
– Ир… – Я даже остановилась. – Почему ты мои бусы
брала?
– Так я ж вернула! – Она как будто обиделась.
– Ты не можешь брать мои вещи.
– Почему? Я же ничего с ними не сделала, а следователь
мой сказал, что в этих бусах…
– Ира! Уже осень! Убери, пожалуйста, с улицы подушки и
сними чехлы с диванов. Там сыро!
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас.
– И пойду стирать.
– Пойди.
– Только у вас порошок такой, что им много не
отстираешь. Дешевый. Вот у моей прежней хозяйки…
– Что же ты у нее не осталась?
– Так получилось, представляете? – Ира поджала
свои и без того тонкие губы. – Она меня к мужу своему приревновала. А у
вас… И мужа-то…
Я улыбнулась ей и закрыла дверь. Быстро.
Физкультурой лучше заниматься дома. По крайней мере, дома ты
делаешь это уж точно для себя.
– В общем, неплохо, – похвалила меня тренер через
час. – Но больше таких больших перерывов не делай.
– Не буду, – пообещала я.
– Сейчас можешь поесть, – она великодушно
улыбнулась, – морской капусты, чуть-чуть овощей на пару.
– Okay.
Из кухни доносились возбуждающие запахи жареной кровяной
колбасы.
Он не звонил.
Колбасой пришлось поделиться с Мариной Сми.
Она приехала на новеньком «Мерседесе» баклажанного цвета.
– Не берет трубку, – сообщила она, ловко подцепив
на вилку самый большой кусок.
Своего продюсера она действительно любила.
Их ребенку было уже два года.
Только об этом никто не знал. Потому что миф «любовный роман
между известной певицей Василисой и ее продюсером» очень устраивал прессу. И,
как следствие, самого продюсера тоже. И видимо, Василису.
– Позвони ему, – попросила Марина.
– И что сказать?
– Ну, что-нибудь… важное.
– Например? Что ты съела всю мою крымскую колбасу?
– Не всю. Вот еще кусочек. Забирай.
– А что?
– Ну, давай придумаем! Ты же можешь!
Я задумалась. А если и правда мне отключить на пару дней
телефон, и пусть он названивает, этот телеведущий. Которого уволили. Значит, не
так уж он был и хорош, кстати.
– Скажи, что я заболела. В больнице.
– Он спросит: в какой?
Мы решили, что надо разбить ее машину, дать деньги в
травмпункте, чтобы ей наложили гипс, и тогда я позвоню продюсеру.
После непродолжительных поисков мы пришли к выводу, что
трактор на соседней стройке – самый подходящий предмет, о который можно разбить
машину.
Я стояла в стороне.
Лицо Марины за рулем выражало решимость и готовность идти до
конца.
– Я не могу, – вдруг сказала она. – Новая
машина, я не могу!
– Ну и что будем делать?
– Давай ты!
Я посмотрела на небо. Снова собирался дождь.
Села за руль. Страшно.
– Может, не будем? – попросила я.
– Будем. Давай!
Мы вернулись домой и выпили по сто грамм виноградной водки
Pisco.
Снова стояли у трактора.
Снова я смотрела на него из-за руля, как будто из-под
бровей.
Однажды в Черногории мы ехали по серпантину. Очень высоко.
Мы тогда еще жили вместе, чо оба понимали, что развод неизбежен.
Внизу были горы. Море. Красота.
Мы были слишком над ней, чтобы чувствовать свою
сопричастность.
Я тогда подумала: что, если нажать на газ – не вписываясь в
поворот, а прямо вперед, в пропасть, во всю эту красоту? Успею ли я получить
удовольствие от полета? Или будет только предсмертный ужас?
Я представила себя в горах Черногории.
Реальность в виде трактора оказалась сильней.
Я посмотрела на Марину. Неожиданно для себя нажала на газ.
Повернула руль, подставляя трактору пассажирское сиденье. Удар был несильным.
Вылетела только правая подушка безопасности. Марина
закричала.
Я вспомнила слово «катарсис».
У нее зазвонил телефон, и снова пошел дождь.
Муж няни ее ребенка попал в автокатастрофу.
Марине срочно надо было ехать домой: няня уезжала.
«Мерседес» не заводился. К тому же вся его правая часть
стала как будто частью трактора. Казалось, что если «Мерседес» поедет, то и
трактор здесь не останется.
Я не могла везти Марину в Москву, поскольку даже сто грамм
виноградной водки – это все-таки сто грамм виноградной водки.
