— Остается единственное, — проговорила она и указала на бездыханное тело визиря. — Разденьте его. Сотрите кровь с маски. Боб, ты выше всех ростом. Скорее, скорее! Ты будешь Хасемом. Радж... Раджал!!! Приди в себя, слышишь?! Тебе придется срочно потолстеть. Так... бери вот эту подушку. Это будет живот...
— Что? — простонал Раджал. — Что?
Но Ката уже занялась приведением в порядок своего замысловатого платья. Она пыталась скрыть самые серьезные повреждения.
— Хорошо еще, что платье красное, — проворчала она.
В дверь снова постучали.
Глава 68
ОБРЯД ПОД ПОКРОВОМ МРАКА
— Красотища-то какая! — вырвалось у матери-Маданы.
— Пф-ф-ф! На эти наряды угрохали столь денег, что их хватило бы, чтобы купить по девчонке из племени ба-ба для каждого мужчины из этой толпы! И еще на выпивку для каждого осталось бы!
— Ой, нет у тебя сердца, Эли!
— Это у тебя сердца нет, старая карга! Ты разве не обещала нам помочь? Я уже и не верю, что у тебя есть еще сестра. Да разве может твоя сестра состоять на службе во Дворце Шепотов?
— Эли, заткнись, — сказала, как отрезала, мать-Мадана.
Сияющими глазами она смотрела, как по ступеням рубиновой лестницы поднимается длинная вереница имамов, как они торжественно выстраиваются перед дверями Святилища. Их золотые одежды, изукрашенные драгоценными каменьями, казались матери-Мадане самым прекрасным зрелищем, которое она когда-либо видела. Однако не менее роскошно выглядели и министры султана, взошедшие по ступеням до имамов. А как хороши были почетные гости, поднявшиеся еще раньше! И как только она могла видеть такую красоту и не умереть от счастья? Как она вынесет появление султана, принцессы и принца? Старухе казалось, что она дожила до самого лучшего часа в своей жизни. Всю дорогу до Священного Города она испытывала такое чувство, будто бы к ней возвращается вера ее детства. Как горько она сожалела о том, что прожила столько солнцеворотов в безбожии и совсем не пеклась о своей душе! Она даже думала о том, что наказана по заслугам тем, что потеряла свой караван-сарай.
Воздух вибрировал от барабанного боя, был пропитан рыданиями и восторженными восклицаниями. Блеск драгоценных камней, свет факелов, радостный шум заставляли забыть обо всем, уносили прочь воспоминания, мысли, желания. Что теперь значили страдания, пережитые матерью-Маданой, когда она в конце концов попала в Священный Город? Она заняла место в первом ряду и никому ни за что не уступила бы этого места. Ей было все равно, что бы там ни замыслил Эли Оли Али. Он теперь был ей совершенно безразличен.
Сводник услышал шепот:
— От тебя никакого толка, Ойли! И зачем я только тебе доверился!
— Пф-ф-ф! От меня никакого толка? А что я должен был сделать, а? Отстегать кнутом старуху, да?
— Ты, бывало, и кое-что похуже делал!
Жирный метис брезгливо скривился, резко развернулся и ухватил Полти за ворот.
— Не говори мне, что от меня нет никакого толка, слышишь, эджландец? Где бы ты сейчас был, если бы со мной не познакомился? Не было бы тебе ни шлюх, ни выпивки, ни барышни твоей, Катаэйн! Да-да, если ты забыл, так я тебе напомню: она была у меня в руках! Я, что ли, виноват в том, что ты ее снова упустил? Да без меня ты даже до Каль-Терона бы не добрался! Полюбуйся на себя! Полюбуйся, полюбуйся! Ты здесь, и это ночь твоей судьбы, а на кого ты похож? Развалина, сущая развалина, еле на ногах держишься! Где твоя сила? Где решительность? Где отвага? Где колдовство, благодаря которому ты умел летать?
— Ойли... — прохрипел Полти. — Ойли... отпусти меня!
Сводник презрительно оттолкнул Полти. Пламенноволосый эджландец попятился и налетел на зевак. Те, кого он задел, возмущенно развернулись, но, увидев, как сводник плюнул в бледное, испуганное лицо чужеземца, радостно вскричали.
Видимо, они решили, что этот плевок — проявление возмущения набожного человека.
— И не смей называть меня «Ойли». Много я с чем мирился, пока у тебя были деньги и власть! Полюбуйся на себя теперь! Полюбуйся!
* * *
— Стой, воришка!
Остановиться? Ни за что!
Сколько бы раз ни звучали подобные окрики, все было бесполезно. Приплясывая и хохоча, подбрасывая в воздух туго набитый кошель, мальчишка в набедренной повязке убежал прочь. Кругом гомонил народ. Воздух пропитался волнением. Стражники думали только о том, как сдержать толпу.
«Поддеры» нашли здесь рай, где созрела масса плодов, только и ждавших, чтобы их сорвали.
— Эй! — Рыба развернулся. Чья-то рука ловко выхватила у него только что украденный им кошель.
Его обдало зловонным дыханием.
— Сыр! А ну отдай!
— Не поймаешь!
— Да, не поймаю?
Сыр бросился наутек, Рыба — за ним. Сыр затесался в толпу, и Рыба не смог к нему протолкаться. Со всех сторон его окружили люди. Крики, гомон... Но вот громче криков и гомона зазвучало пение рогов.
То были церемониальные фанфары!
Значит, на дорогу к Святилищу ступил Султан!
Толпа повалила вперед, ближе к дороге.
Рыба выкрикнул:
— Губач!
— Рыба! Сыр! Сюда!
«Поддеры» наконец оказались втроем.
— Тесновато тут становится, — прокричал Губач. — Скоро уж ни рукой, ни ногой не пошевелить будет.
— Ну, тебе-то особенно, Губач, — осклабился Рыба.
— Надо вон на ту крышу забраться! — сказал Сыр. — Фаха уже там, и Аист тоже.
— Пошли!
Только Рыба замешкался. На его плечо легла чья-то тяжелая рука. Послышались визгливые голоса.
— Он украл этот кошель!
— Грязный маленький воришка!
— В Священном Городе!
— В такую ночь!
Рыба вырывался, кусался, царапался.
— Стой, ворюга!
Чтобы он остановился? Ни за что!
А когда из-под земли послышался грохот, через несколько мгновений, Рыба уже исчез следом за другими «поддерами». Верно, грохот из-под земли слышался и раньше, но никто не ожидал, что он прозвучит именно сейчас, когда по ступеням рубиновой лестницы величественно всходили имамы. Звук, подобный раскату грома, наполнил ночь, но этот страшный, зловещий гром звучал из-под земли, а не с небес. Земля содрогнулась под церемониальной дорогой. Казалось, какое-то громадное чудовище пытается вырваться на волю из глубины недр. Начали выпадать камни из стен, которыми была ограждена дорога. На толпу посыпались горящие факелы.
Но все быстро стихло. За считанные мгновения был восстановлен порядок: стражники оттеснили в стороны людей, в страхе выбежавших на дорогу. Паломники раскричались. Некоторые пали замертво. Другие обожглись, у третьих текла кровь. Многие упали ниц и в страхе бормотали слова о Священном Пламени, о его нетерпении, о его зависти, о его таинственной силе.
