— Эй! — крикнул Боб, сам не понимая зачем — словно бы жертвой несправедливости стал мальчишка, а не старуха.
И тут он ахнул.
Толстенное пузо принадлежало Эли Оли Али. Жирный коротышка не без труда пробирался сквозь толпу, пытаясь провести ближе к помосту несколько рабынь, предназначенных для продажи. Боб узнал девушек из племени ба-ба. Но прошлой ночью их было три. Теперь же к ним прибавилась четвертая, но она разительно отличалась от обнаженных чернокожих спутниц. Девушки ба-ба, похоже, давно покорились судьбе и смиренно сносили и ругань надсмотрщика-работорговца, и удары его хлыста, и щипки и шлепки зевак. А новая девушка, скованная цепями, извивалась, — брыкалась и дерзко кричала. Но мало того. Девушка была белокожая, и на ней было зеленое платье.
— Подожди! — Полти, напрочь забыв о приличиях, схватил визиря за плечо. — Хасем, о какой девчонке ты говоришь?
Визирь округлил глаза.
— О девчонке с корабля. Она, наверное, корабельная шлюха. Ты же обещал: все, что можно унести с судна, — наше, так ведь?
Визирь снова предпринял попытку уйти, но Полти не отпустил его.
— Как она выглядит?
— А ты думаешь, как? Уж конечно, не как одна из ваших эджландских розочек! Дай вспомнить... Длинные, темные волосы.
Полти стукнул себя по лбу.
— Ну, конечно! Эта сучка, она убежала вместе с бастардом! Хасем, она нужна мне!
— Сначала — мальчишка, теперь — девчонка! Ты и с теми и с другими балуешься, или пока не решил?
— Хасем, где она?
— Я отдал ее содержательнице Дворца Женщин, само собой. Оману не нужна белокожая девица во дворце. Думаю, нынче же вечером ее продадут на рыночной площади во время Кровавых Торгов.
Полти окаменел.
— Кровавых Торгов?
— Вопросы, одни вопросы! Ты совсем не знаком с нашими обычаями, как я погляжу. Сначала кровь, потом торги. Рабы, купленные после публичной казни, ценятся особо, а ты не знал? Они ценятся вдвойне, если на этот день приходится Откровение калифа — появление принцессы перед народом. Думаю, эта белокоженькая уйдет за хорошие денежки. Я не любитель белокожих женщин, но некоторым они нравятся, так я слышал. Ну а теперь позволь...
— Хасем, мне нужна эта девушка!
Чаша терпения визиря переполнилась. Он резко вырвал руку, еще раз сказал Полти о том, что девушка будет продана, и решительным шагом удалился.
Тем временем Боб пробрался к другу сквозь толпу придворных.
— Полти, пожалуй, тебе стоит кое о чем узнать...
Но в это мгновение послышался звон колоколов, и все вокруг сразу изменилось. Сначала донесся звук, похожий на раскат грома, а в следующий миг все унанги — и на галерее, и на рыночной площади — простерлись ниц.
Все стихло. Звучали только приглушенные молитвы.
— Ах, Хасем, что тебя задержало? Ты не молился ли, часом?
— Ты шутишь, Оман? Девушка на месте?
— Конечно! Перед зеркалом.
— Она неподвижна?
— Да. А теперь скорее, Хасем, займи свое место.
Визирь занял подобающее место рядом с троном. Солнце жарко палило даже через опущенный занавес. Внутри ложи калифа царил тусклый алый сумрак. Снизу доносились заунывные голоса молящихся.
— Ненавижу это бормотание.
— Поправь маску.
— Что ты сказал?
— У тебя маска съехала.
До окончания Поклонения остались считанные мгновения. Полотнища занавеса медленно разъехались в стороны. Когда правоверные почитатели Терона поднялись с земли, они все как один устремили взоры на своего разодетого в пух и прах владыку, лицо которого пряталось за золотой маской в форме расправленных крыльев птицы. Немилосердно потея под тяжелой маской и щурясь от яркого солнца, толстяк-коротышка приветственно воздел руки.
С галереи послышались учтивые аплодисменты.
Рыночная площадь огласилась дружным ревом толпы.
— Вечно гадаю: то ли они восхваляют меня, то ли проклинают, — пожаловался визирю калиф.
— Конечно же, они проклинают тебя, Оман. Они воют, а не радуются.
— Неужели они так нас ненавидят?
— А разве ты не знаешь, как они тебя называют? Они называют тебя слюнтяем. И ленивцем. И беспомощной куклой.
— Куклой?!
— Ведь мы в ежовых рукавицах у твоего братца, не так ли? И честно говоря, Оман, я не вижу, как может быть иначе. Ты бы желал править этим халифатом без помощи империи? Жемчужина Побережья, право слово! Сколько завистливых глаз обратили бы к нам взоры, если бы у кого-то возникло хоть малейшее подозрение в нашей слабости! То были бы взоры венайцев. И взоры эджландцев, если бы мы дерзнули повздорить с ними. И давай не будем забывать об уабинах.
Калиф вздохнул.
— Сними покров.
Торжественным, величавым шагом визирь прошествовал к помосту, на котором стояло нечто вроде двери или ширмы в раме из чеканного серебра. С площади и даже с галереи на эту раму невозможно было смотреть не щурясь — так ярко она сверкала.
На самом же деле в раму было заключено зеркало, накрытое полотнищем ткани. Визирь сорвал с зеркала покров, и принцесса сделала шаг вперед.
На этот раз с площади не послышалось ни единого звука. Появление принцессы толпа встретила безмолвием, которое нарушали лишь тишайшие вздохи. Вероятно, в этой стране, где высокопоставленные женщины вообще редко появлялись на людях, да и то только в тяжелых одеждах и чадрах, зрелище девушки в легком, почти прозрачном платье могло шокировать народ, но в этом было большее, нечто намного большее. Стоны и вздохи при взгляде на другую женщину могли бы быть наполнены страстью, желанием, но в отношении людей к этой девушке не было ничего низменного, земного. Не сбылись ли молитвы, которые отзвучали всего несколько мгновений назад? Как зачарованные, подданные калифа не в силах были оторвать глаз от прекрасного видения.
Потом стал слышен шепот.
— Не богиня ли она?
— Богиня на земле!
— Правда ли, что скоро она должна выйти замуж?
— За сына султана...
— Род Пророка...
— Она станет султаншей...
— Продолжит Род Пророка...
— Вот благодать-то для нас настанет!
Повсюду люди шептали примерно одинаковые слова. А в ложе калифа звучали совсем другие речи. Калиф с тоской смотрел на свою ослепительно прекрасную дочь. Наконец он устремил еще более тоскливый взгляд на простолюдинов под балконом.
Он вздохнул.
— Можно ли уже приступить к казни?
— Еще несколько мгновений, Оман. Пусть наглядятся.
