В семь утра ей хотелось уехать в Волгоград. В семь тридцать она поставила пластинку с «Лунной сонатой», которую уже ненавидела. В семь сорок пять в стену начали долбить.
От того, что Марина резко встала, у неё закружилась голова, перед глазами проплыли чёрные лошадки, груженные злостью. Она могла поспать ещё пятнадцать минут, но какой-то мерзавец опять поставил на всю громкость Бетховена. Ничего не видя, она врезалась в стену и начала биться в неё так, что шкаф зазнобило посудой.
Обессиленная женщина рухнула на пол, пойманное в углу солнце попыталось лизнуть ей ногу, сделалось щекотно. Марина пнула луч, он залез под кровать и, застряв под ножкой, начал пищать, мучить совесть обвинениями, что уже несколько недель Марина не ездила к маме…
Вера Петровна жила в небольшой двухкомнатной квартире, расположенной в блочном доме возле Строгинского водоёма. У неё было уютно и прибрано, как звёзды на погонах лейтенанта, только одна муха своим жужжанием нарушала размеренное царство порядка. Прямо перед приходом дочери Вера Петровна велела ей вести себя хорошо и не надоедать Марине. Муха Саша кивнула и улетела под потолок, с удобством расположившись в хрусталиках люстры.
Вера Петровна готовила гренки на молоке с яйцом, когда Марина переступила порог маминой квартиры, её обдало жареным запахом. Она радостно засопела.
— Ну, зачем ты беспокоишься? Я же на минуту, — сказала Марина.
— Я не для тебя, а для себя. Добрый день.
— Здравствуй, мама. Ты что так тихо говоришь?
Мама смотрела на неё с напряжением, а осунувшееся лицо казалось пергаментным. На обеде у Зины румянец на её щеках не был таким официальным и плохо растушеванным, походка не была такой стеклянной, Вера Петровна словно таяла. У Марины перед глазами опять проплыли чёрные лошадки, запахло тиной.
— Плохо себя чувствуешь?
— Устала, — прошептала Вера Петровна.
Марина отвернулась к зеркалу, чтобы причесать волосы, иначе не отведать ей хлебцев с золотистой корочкой. Она заметила мамин взгляд, никогда Вера Петровна не смотрела на неё такими глазами, в них была растерянность и беззащитность человека, которого вот-вот упрячут под тяжёлый камень безвременья и чью плоть отслоят от костей и швырнут червям. Марина резко обернулась и кинулась к матери, но та отошла, и дочь чуть не упала.
— Ты как себя чувствуешь?
— Ты уже спрашивала. Не сори волосами и убери щётку!
— Помирать собралась?
— Не вижу ничего в этом смешного.
— А я и не смеюсь.
— Мне нужны двести долларов, — сказала Вера Петровна.
— Хорошо.
— Тебе неинтересно, зачем?
— Зачем?
— Думаешь, на похороны, ошибаешься. Зубы сточились. Могла бы сама предложить.
— Мама ты несправедлива, я тебе в воскресенье деньги дала.
— Можешь больше не давать. И что за манера не вешать пальто на вешалку. И ботинки поставь на половик, лужа будет.
— Я тебе завтра с Зиной пришлю.
— А сегодня у тебя нет?
— С собой нет.
— Завтра не забудь.
— А когда я забывала?
— Всякое случалось.
— Мама!
— Ну что — мама! Пошли, я тебя покормлю.
— Не хочу, мне пора.
— Тогда всё голубям отдам.
— Я с собой заберу.
— С собой не положено.
— Ну, тогда голубям. Пока.
Марина вышла из квартиры. Муха Саша села на плечо хозяйки, женщина грустно посмотрела на неё.
— Ну что ты зудишь, зудишь мои мысли? — спросила Вера Петровна.
— Опять поссорились?
— Ага, — обречённо ответила старуха.
— И чего ты с ней вечно ругаешься? — поинтересовалась муха.
— Война поколений.
— А у нас никакой войны нет, нам бы только под мухобойку не попасть, — философски заметила муха Саша.
— И больше никаких проблем?
— Ну почему же. Я, например, муха цивильная, городская, должна охранять свои границы от мух навозных. Тебе бы хотелось, чтобы тут летали такие пузатые, переливающиеся всеми цветами радуги вертолёты? Ты меня не слушаешь?
— Слушаю, только нехорошо вышло. Не по-людски.
— Как раз очень даже по-людски, вот мухи со своими мушатами так себя не ведут. Я бы обязательно дала с собой гренки.
— Она всю жизнь предъявляет мне претензии.
— Нет, просто её всегда угнетал твой взгляд, полный недоверия. Она убеждённый оптимист, а ты закоренелый пессимист, — добавила муха Саша.
— Я?
— Ты. И характер у тебя плохой.
— У неё тоже. И с чего мне быть оптимистом?
— Оптимистами не бывают с чего. Ими бывают или нет. У неё, кстати, тоже жизнь нелёгкая.
— А у меня были две маленькие дочки. А до этого детский дом, война, голод, унижения…
— Какая же ты, право, угрюмая! Лучше бы я у Марины жила. Всё веселее. А у нас бывает — целыми днями никто слова не вымолвит.
— Ну, вот и лети к ней. — Вера Петровна открыла входную дверь.
— Ладно, чего ты? Ты, вообще, молодец, всегда тяжело трудилась, спала по четыре-пять часов, бегая с одной работы на другую. Но ты же каждый свой день ненавидишь! Каждый час для тебя мука.
— Я сериалы люблю, «Земля любви».
— Какая земля любви в твоём возрасте?
— Там такой красавец играет, прямо кровь в жилах стынет. Ох, если бы не двадцать лишних лет!
— Размечталась!
— Ну, ладно, может, лишних сорок! Но сериалы я и вправду люблю, они меня разжижают. Всю жизнь надрывалась, теперь настало время закостенеть в быту.
— А Марина — молодая и энергичная, да к тому же любая необходимость для неё быстро становится удовольствием.
— И к чему этот разговор?
— Ты сама начала! Поэтому вы друг с другом не можете находиться дольше чем полчаса.
— А Зинка?
— Тебе тоже с ней нелегко, но она внушаете жалость. А Марину жалеть нечего, и потом тебя унижает, что ты зависишь от неё. Ну, что ты мычишь и мотаешь головой? Зина как бы твоя подопечная, она ведёт хозяйство, а Марина старшая, деньги на всех зарабатывает. Но ты не волнуйся, они тебя не бросят.
— А я и не волнуюсь!
— Последнее слово обязательно должно остаться за тобой! Ну что за характер!
— Отстань!
Вера Петровна выглянула в окно, Марины нигде не было. Муха вспорхнула и облетела круг над старухой. Её голова подёргивалась, руки и ноги не слушались. Вера Петровна оступилась, муха рванула к ней и своим движением помогла не потерять равновесие.
