— Прощай.
Марина поморщилась от мелодраматичной интонации.
Иван, ожидая Марину, одёрнул загнувшуюся брючину, потёр носком ботинка об штаны, пятно исчезло. Он вдруг вспомнил, что не закрыл лабораторию.
— Марина, мы можем в другой раз? — спросил он у появившейся женщины.
— Почему? — расстроилась она.
— Я, кажется, лабораторию не закрыл.
— Что не закрыл?
— Я химик, работаю в Институте микробиологии.
— Химик? А почему ты, извините, вы, мне об этом раньше не говорили?
— Можно на «ты». Стеснялся.
— А можно, я с тобой?
— В лабораторию? Если тебе интересно, я буду только рад.
— Хочу, — сказала женщина и дёрнула дверцу такси.
Через двадцать минут они подъехали к большому зданию, которое было похоже на изъеденный кариесом зуб, его правая часть как будто вспухла, а левая осунулась и обветшала, напротив него стояла блестящая башня Сбербанка — гладкая, хвастливая, горящая сотнями зеркал.
— Тьфу! Знала бы, что мы сюда едем, я бы деньги захватила!
— Что?
— У меня ячейка в Сбербанке.
Снаружи донёсся звук тормозящих о сухой асфальт колёс машины, к институту подъехал «Мерседес», из которого вылез человек с почтенной лысиной и растянутым пивом брюхом. Он сразу не понравился Марине — что это за отглаженные штаны в тонкую полоску и голубая, чуть смятая рубашка, а коричневые туфли? Всё выглядело оскорбительно нормально и безвкусно.
— А это ещё кто?
— Директор ресторана.
Марина, проникнутая высокими чувствами к гибнущей науке, съёжилась от возмущения, но директор улыбнулся, приветственно поднял короткую лапу, открыл багажник, вытащил огромную коробку пива, потом водрузил на неё ещё одну и поднял. Весь красный от усилий, капиталист бережно нёс своё благополучие, Марине сделалось жалко старого человека. Иван обогнал его и подхватил коробки.
— Ты лучше дверь открой, — скомандовал Иван.
— Спасибо, спасибо. — И маленький человек замелькал тучными шагами. Пот заливал его лохматые, похожие на щёточки глаза, а от скачков артериального давления тротуар изгибался и так и норовил уйти из-под ног. Директор ресторана на секунду остановился перевести дыхание, а потом поспешил внутрь здания, где уже навстречу Ивану выпорхнула стайка девушек, официантка из ресторана. Их улыбки и короткие юбки трепетали перед молодым мужчиной, не выдержав, они бросились целовать его. Марина отошла подальше, бурча себе под нос, что белые колготки совсем не идут откормленным женщинам.
Записав Марину в книгу гостей, две вахтёрши уставились на неё, пытливые, недоверчивые взгляды принялись обгладывать Марину, казалось, что от этих стражей науки не утаишь ничего, они точно знали, что ты преступаешь дозволенную черту, откуда не будет возраста. Иван махнул им улыбкой и, взяв Марину за руку, повёл в глубь холла. Там было тихо и стоял колючий, чуть горький воздух. Женщина остановила взгляд на своеобразной витрине — на газете лежал кабачок, белели два пластмассовых стакана с семенами, несколько разноцветных книг, кучка чеснока по рублю за штуку, две пары стареньких туфель и дивного покроя юбка. К каждому из товаров был прикреплён ценник, а к юбке была прицеплена записка с телефоном и фамилией хозяйки.
— Что это?
— Учёные борются за жизнь.
— Это можно купить?
— Конечно.
— А кому деньги?
— Вот сюда в банку.
Марина, отпихнув деньги Ивана, быстро отсчитала положенные сто рублей. Ткань на юбке местами прохудилась, но крой восхитителен!
— Кто это, интересно, шьёт?
— Моя соседка из ртутной, Нина Васильевна.
— Откуда?
— Из ртутной комнаты. Кандидат наук.
Марина вложила в бумажник записку с телефоном кандидата наук.
Они поднялись пешком на пятый этаж, пролёты были длинные, ступеньки чистые, а стены свежевыкрашенные в успокоительно-зелёный цвет, по которому, как цветы, росли фотографии учёных. Марина запыхалась. Только сейчас она заметила, что так и шла, держа Ивана за руку, она с удивлением посмотрела на свою влажную ладонь, странно, что она ничего не почувствовала, как будто так и надо, чтобы они шли вместе, связанные рукопожатием.
— Отдышись. У нас сильно пахнет, — сказал Иван, в его голосе звучала сила, которой охотно подчиняешься, он был добрый и немного влажный. Вдруг Марине пришла в голову мысль, которая быстро переросла в уверенность, что наконец-то она встретила своего… Опять! Сколько можно! Нет, нет, не может быть, своих было так много, а она всё одна. Ей опять захотелось убежать, спрятаться, но Иван уже толкнул дверь, на которой висела табличка «Ответственный за противопожарную безопасность, старший научный сотрудник И. В. Петров». И зачем она всё замечает, будто эта дурацкая надпись может что-то значить? На Марину обрушился резкий запах, защипало в носу, и зачесались щёки.
— Вот забыл закрыть!
— Чем это пахнет?
— Всем понемногу.
— Ой, попугай. А что это у него с клювом?
Волнистый попугай Пеструша читал наизусть Пушкина и вообще был эрудитом и личностью самой незаурядной, но внешность его была до ужаса безобразной. Длинный тонкий клюв спускался до брюшка птицы, оперение неряшливое, а окрас невнятный. Пеструша глядел на мир шалыми глазами и невыносимо страдал.
— Ему чего-то не хватает, — пояснил Иван.
— Может, ему здесь вредно?
— Может, и вредно, но не тоскливо. Пеструша — птица общественная! А клюв начал расти, когда он ещё у меня жил. Мы его ножницами обрезаем. В прошлом году привёз ему красивую жену — Зорю, она была лазоревого цвета, а характер тихий и покладистый. Думал, приживутся. Пеструшка в неё влюбился до безумия, читал стихи, но сердце красавицы так и осталось непреклонным. Пеструша так мучился, что чуть не умер, тогда я его сюда привёз, а Зорю дома оставил. — Иван внимательно посмотрел на Марину, словно пытался отгадать, о чём она думает.
Марина улыбнулась птице, Пеструша важно зашагал. Коричневый ободок вокруг шеи походил на шарф, перекинутый через плечо, глаза смотрели выпукло и лукаво, как будто он знал, что у вас на колготках дырка. Марину рассмешил этот взгляд лакированных бусинок, птица была такой забавной и хитрой, что ей вдруг захотелось посадить попугая на палец и увезти далеко-далеко, где его лилипутский голос смог бы всё время подавать отрепетированные советы и где бы не потели ладони.
— Дорогуша, давай поцелуемся. Сердце ласки просит! — сказал попугай.
— Посмотри, какие жирные цветы. Они обожают химикаты. По весне у нас просто джунгли, лианы разрастаются.
Марина стала глядеть вокруг себя — на столе, заваленном бумагами, графиками, бежал оленёнок, обсыпанный серебристой пылью, в углу валялись лыжные ботинки, на полке лежал старый, гэдээровский фен, на холодильнике проигрыватель «VEF 260-2» стоимостью в двести семьдесят советских рублей. Марине вспомнились швейные машинки её работниц, у каждой была черта свое хозяйки — у кого-то кокетливый бант, у кого-то фотография сына, у кого-то листки с памятками, что надо купить и что сделать. Марина почувствовала себя уютно.
