В тот же день Иван впервые пригласил Марину в ресторан. Это была уютная узбекская харчевня с отличной кухней по умеренным ценам. В зале стояли топчаны, покрытые весёлыми коврами, они были похожи на мартовских котов с выгнутыми в истоме спинами, с мягкими шкурами. Посредине играл фонтан, смеющаяся вода прибивала к земле запахи, несущиеся из кухни. Марина с нежностью глядела в глаза Ивана, он так же нежно, но несколько отрешённо глядел в её.
— О чём думает мой великан?
— Ни о чём.
— Знаешь, когда люди молчат? Или когда им нечего сказать друг другу, или когда нужно сказать так много, что не стоит и начинать. Как твоя работа?
— Течёт потихоньку. Сложно.
— Всё богово трудно, а бесово легко.
— Люблю, когда говорят умные вещи.
— Прости.
— Ешь давай.
— Хорошо. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь — приди и возьми её.
— Приду.
Суп в пиале был покрыт аппетитной плёночкой жира, мужчина и женщина задумчиво втягивали в себя лапшу и продолжали молчать. Марина с досадой смотрела, как исчезает её порция, ей стало тоскливо, и она потёрлась носом об руку Ивана, потом опять подцепила лапшу. Прозрачное тесто скользнуло между губ и, проникая внутрь, завладело Мариниными мыслями, её глаза подёрнулись сытым блеском, ей стало хорошо и покойно, как бывало в детстве, когда она просыпалась в доме у мамы — по квартире разносился запах кофе и апельсинового варенья. Иван смотрел в сторону и о чём-то напряжённо думал. О чём он мог думать, когда она рядом с ним? Значит, всё-таки не любит, не может любящий человек быть таким рассеянным. Марина тоже отвернулась и дала себе слово, что не заговорит первой.
— Будь моей женой, — вдруг сказал Иван.
— Мужчины женятся вторично, если очень любили первую жену, — после некоторого молчания ответила Марина.
— А женщины вступают во второй брак, если их разочаровал первый.
— Это Оскар Уайльд. Мне кажется, он был несколько вульгарен и ленив в своих афоризмах, и вообще двадцатый век лишён торжественности и серьёза, мы все остроумны, обо всём говорим с лёгкой иронией, даже Бога похлопываем по плечу и пишем на Него сатиру. Чтобы читать Гомера, нужно жить в деревне и быть старомодным человеком.
— Он умер в 1900 году. Может быть, плохой перевод, — задумчиво сказал Иван.
— Кто умер? Ты меня не слушаешь.
— Не уходи от темы!
— Я люблю тебя, но замуж выходить не хочу.
— Но ты же согласилась?
— Когда?
— В поле.
— Не помню.
— Ты до сих пор любишь мужа?
— Не смеши меня. После замужества у меня не осталось рубца на сердце, а только лёгкая сыпь на коже, но она раздражает. Понимаешь?
— Нет. Но всё равно рано или поздно тебе придётся выйти за меня.
— Почему?
— Потому что я бедный неудачник, а такие женщины, как ты, могут любить только недостойных. К тому же со мной не скучно, а очень весело!
— Весёлость — это от отчаяния, когда до конца понимаешь размеры своего бессилия.
— Поверь, тебе со мной будет хорошо. У меня получится. Я тебя заслоню от всего мира, отогрею в своих губах. Я умею быть мужчиной, когда рядом женщина. А ты настоящая женщина — непредсказуемая, одинокая, у тебя есть всё, только не хватает меня, чтобы замкнуться и родить неподдельное счастье. К тому же я приношу людям удачу, я талисман.
Марина подумала, что мужчины часто обещали быть её талисманами, и Владлен, и Иосиф Борисович, а вот Борис не обещал…
Иван чуть отодвинулся и попросил счёт, официант как-то подчёркнуто небрежно положил его на стол.
— Вы что, молодой человек? — сказал Иван, внимательно изучая счёт.
— А что?
— Вы, должно быть, ошиблись, проверьте счёт!
— Наверное, что-то с компьютером.
— Будьте любезны!
— Выяснять отношения с официантом в такой вечер! — Марина встала и вышла в туалет. Через пять минут вернулась. Иван сгребал в белую горку рассыпанную соль, складки около его губ глубоко залегли, кожа на руках была сухая и покрытая красными аллергическими пятнами. Марине совсем не хотелось скандалить, но, пересилив себя, она всё же смахнула соль со стола.
— Зачем ты? Это к ссоре? Где твоё лицо?
Марина умылась, её мокрые волосы неопрятно прилипли ко лбу. Она показалась ему до ужаса некрасивой.
— Оставила в туалете.
— Отлично. В своей слабости вы наиболее соблазнительны, женщину, чтобы любить, надо немного жалеть.
— А мужчину презирать.
Она фыркнула и вышла из ресторана, но, поскользнувшись на кафеле, чуть было не упала. Её лицо качнулось и едва не перелилось через край, став беззащитным, из глаз капнули слёзы. Иван подхватил Марину под руку.
— Прошу, — сказал он, открывая дверцу такси.
— Ты банален!
— Почему же?
— Мелочными становятся после свадьбы.
— Я совершенно иного мнения. Я должен показать свою рачительность, как будущий хозяин нашего дома.
— Поосторожней!
— А ты будешь хозяйкой моего сердца.
— Это значит самое бесправное существование, какое можно себе представить!
— Я люблю тебя и хочу быть с тобой честным — это самое важное между близкими людьми.
— Не надо говорить горбуну, что он горбатый. Сначала надо соблазнять женщину, дарить ей цветы и подарки и только потом становиться честным. А ты сразу вывалил себя — это, знаешь ли, малопривлекательно и глупо, я так могу и сбежать.
— Пошли угрозы?
— Человек не всегда нуждается в правде, иногда она приводит к беде!
— Если я тебя обидел, прости. — Иван протянул руку и поправил Маринин воротник.
— Если мужчина изменяет женщине, он должен сделать всё, чтобы она об этом узнала, — сказала она.
— Я не буду тебе изменять.
— Все так говорят, а на поверку выходит по-другому.
— Я не буду.
Марина улыбнулась, досадуя на себя, что затеяла этот разговор. Иван наклонился и прикоснулся к ней губами, они были мягкие и влажные, сглатывающие её вялое сопротивление, он крепко обнял её, она почувствовала изнанку его губ, и ей ничего не осталось, как подчиниться…
Через полчаса таки притормозило на углу дома, в котором находилось Маринино ателье, выйдя из машины, она ещё долго смотрела вслед удалявшемуся жёлтому пятну. Марина макнула взгляд в осеннее небо, вся пронизанная его благодушным настроением, двинулась к пешеходному переходу, её радость затопляла улицу, дома стояли обрызганные её смехом, и она плыла по морю людских дел и не тонула. Когда она вошла во двор, то заметила, что около дверей ателье маячит неприкаянный призрак. Владлен! Она хотела было протиснуться обратно в арку, но остановилась, он был сирого цвета, с опавшим настроением и не моргал — изгнанник из им же придуманного рая, сжираемый голодом и шарлатанством собственной судьбы. Владлен поднял глаза.
