— Банковскую книгу.
Женщина порылась в столе, достала документ. Инспектор положил его на колени и демонстративно смахнул перхоть с плеча.
— Кассовую.
— Её нет.
Он улыбнулся, сложив свои тонкие губы в пакостную усмешку.
— В своём ли вы уме?
— Навряд ли.
— То-то и видно. Маноло, выйди, — приказал старший инспектор.
— Какое странное имя.
— Испанское. Вы понимаете, что это уголовное дело?
— Довоенные?
— Что довоенные?
— Испанцы.
— Вы понимаете, чем это грозит?
— Уголовным делом.
Инспектор опустил взгляд, посмотрел на Маринину шею, женщина побледнела и застегнула верхнюю пуговицу на рубашке.
— Вы не могли бы чуть тише, — попросила она.
— Нет.
— Почему же? — Она расстегнула рубашку.
— Потому что вы мне предложите взятку, а взяток я не беру.
— Берёте. Все берут.
— Может быть, но не у всех. У вас глаза дикой безумной кошки. С такими глазами можно наделать кучу глупостей. Знаете, чтобы прославиться, один безумец хотел взорвать Парфенон.
— Ну, Парфенон я взрывать не буду, можете не волноваться, а вот взятку вы возьмёте. Зарплаты маленькие?
— Это к делу не имеет никакого отношения. Вам придётся прийти ко мне на работу, и мы будем официально разбираться.
— А можно неофициально? — Марина приблизила лицо, её узкие, блестящие глаза проникли внутрь мужчины. Она положила свою белую, прохладную кисть на его, сплошь покрытую болезненными корками. Он дёрнул рукой, Марина удержала её. Его обдало свежим запахом, как будто с моря подул ветер, погнал на берег волны, которые сжирали огромные валуны, а потом, рыгая пеной, выплёвывали их обратно.
— Что это за духи?
— «Запретный цветок». Как вас зовут?
— Иван?
— Тоже?
— Что тоже?
— Я к вам приду, — сказала Марина и опять приблизила лицо.
Мужчина смотрел на неё, как зачарованный заяц, его мысли путал запах, белизна кожи, тонкие щиколотки. В дверь постучали.
— У вас испанское имя, — сказала Марина, проходя мимо Маноло, который потянул носом. Старший инспектор пнул его в бок.
Глава 26
Вадик стоял в большом зеркальном холле Сбербанка, посреди которого бил фонтан. Всё вокруг дышало чистотой и молилось деньгам. Было тихо, но в этой хорошо продуманной тишине чувствовалось неспешное служение доллару. Монахи в аккуратных костюмах в серую полоску вежливо и благоразумно служили ему, кадя сигаретами в строго отведённых местах, читая молитвы с подмигивающих экранов компьютеров. Мимо Вадика прошла уборщица, таща за собой тележку с химикатами — даже она выглядела опрятно, вся пропитанная святым духом стяжательства. Молодой человек посмотрел на себя в зеркало, и ему впервые за долгие месяцы понравилось собственное отражение. Вадик прикоснулся к стеклу и вдруг потонул в его холодной, блестящей глади.
Он оказался в лесу среди дубов-исполинов, которые своими бычьими глазами смотрели на него и кивали. Поток воздуха окутал его и понёс, превратившись в серебристую пыль, спустил Вадика на землю. Трава под ногами звенела, а высокие с белыми головами горы вторили ей басистым смехом. Сквозь туман проступила взволнованность озера, похожего на огромный, одуревший от собственной алости мак. На поверхности озера качалась звезда, от которой к земле бежали красные вены. Вадик стоял в брызгах цвета.
— Вадик, ты чего? — донёсся до него голос уборщицы.
— Душа гремит, — сказал молодой человек, потом огляделся вокруг — с другого конца зала к нему направлялся толстый парень — его сменщик.
— Привет, лимита! — громко сказал тот и беззлобно расхохотался. — Как себя чувствует Наташа?
— Ничего, — Вадик расторопно улыбнулся. Он попал на работу благодаря начальнику охраны банка, который доводился двоюродным братом его матери, а этот толстун, рассекающий пространство своими ногами-башнями, был его сын, значит, троюродный брат Вадика. Толстяк протянул налитое яблоко, смахивающее здоровым румянцем на его упругие щёки.
— Это для неё из Алма-Аты. Апорт. Очень вкусное! — он опять хохотнул своим внушительным смехом.
— Не надо, человек-гора, у неё на них аллергия!
— Ну, ладно! — не особо расстроившись отказом, сказал он и откусил кусок с половину яблока. Уборщица увезла свою телегу, и молодые люди остались одни, толстяк, послюнявив палец, стал чистить пятно на груди.
— Не люблю непорядок.
Вадик улыбнулся и вдруг спросил:
— Чего ты больше всего хочешь в жизни?
— В смысле?
— Ну, твоя мечта.
— А-а-а, ну арфу.
— Зачем?
— Дурак ты, это моя мечта! А мечта не бывает зачем, она миф, придуманный сердцем. Обалдел я от повседневности, от загаженных сортиров, от вонючих бомжей, которые смотрят на тебя и ждут, что ты их позовёшь с собой в сытую жизнь. У моего друга недавно был концерт в католической церкви. Женщины сидели надушенные, собранные, стремящиеся вон от своих похотливых мужей и засранных деток. Мужики не обгладывали ноги соседок. После представления мне разрешили сыграть на арфе. Ощущение было незабываемое. Звуки вырывались из моих рук и неслись к сводам, а потом рушились, сметая всё пыльное, пошлое, смердящее. Мне даже не было голодно, а это со мной случается нечасто. Впервые в жизни мне захотелось вылезти из своего толстого, пердящего тела. Разве такое можно забыть?
— А почему именно арфа?
— Она красивая, большая и похожа на женщину, которая льнёт к твоей промежности.
— Ух ты, а ещё чего ты хочешь?
— Бешбармак, — он тихо рассмеялся.
— Что это?
— Куски варёной баранины и домашняя лапша. Так вкусно, что можно язык проглотить. В конечном счёте, человек — обивка для потрохов, которые всё время требуют к себе острейшего внимания. А ещё я хочу кружку холодного пива, чтобы сидеть и рыгать, смущая тех самых надушенных дам, чтобы неповадно было бросать своих волосатых принцев.
— Странный набор желаний!
— А ты чего хочешь?
— Денег, славы и чтобы, когда я возвращался домой, меня встречало улыбающееся лицо.
— Наташи?
— Ну, хотя бы.
Через час Вадик сидел в электричке и размышлял о своей жизни. В вагоне дремала коричневая старуха, на её косном и в то же время суетливом лице застыло выражение, что надо куда-то спешить и что-то успеть сделать. Вадик усмехнулся и отвернулся к окну. Там светило широкое солнце, оно ни к чему не стремилось, просто наслаждалось каждым мгновением своего бытия, давно потеряв счёт промелькнувших секунд. Оно смотрело на Вадика, как смотрят старики, прожившие щедрую жизнь. Вадик поёжился и представил, как Наташа напоит его чаем, как будет ласково мять суставы пальцев, и от этого стало невыносимо уютно.
