В это время Марина подходила к многоэтажному зданию налоговой полиции, при взгляде на которое у человека создавалось впечатление, что архитектор, проектируя и строя его, делал это с закрытыми глазами, такое оно было невзрачное и безалаберное. Женщина привычно поднялась на четвёртый этаж, постучала. За дверью играла музыка из фильма Феллини «Восемь с половиной». Никто не ответил. Марина осторожно вошла. Иван Сергеевич Диденко кружил по своему кабинету в обнимку с непонятным железным предметом. Марина, попытавшись сдержать уголки губ, всё же не справилась и расхохоталась.
Взгляд старшего налогового инспектора упал на стеклянную дверцу шкафа, его лицо сильно побледнело. Иван Сергеевич положил железный предмет в угол и, не оборачиваясь на женщину, сел за стол. По комнате разлилась та чарующая атмосфера напряжённости, что бывает, когда вламываешься в квартиру лучшей подруги, которая в это время ебёт твоего мужа. Марина осторожно присела на краешек стула, в углу лежала электропила и ревновала к посетительнице, она бы с удовольствием раскромсала Марину на сотни кусков и съездила ей по черепу.
— Зачем она вам? — ужаснувшись, спросила Марина.
— Для дачи.
— Любите Феллини.
— А кого ещё любить?
Человек в сером костюме, с серой кожей и с серым выражением лица уткнулся в бумаги. Марина пристально смотрела на него.
— Садитесь, — сказал инспектор.
— Я уже сижу.
— Как дела? — не отрываясь от бумаг, спросил он.
— Пасквиль пишете?
— Что, простите?
— Пасквиль сочиняете?
— Нет, отчёт сдаю. — Наконец Иван Сергеевич поднял голову, и их глаза встретились, его зрачки расширились, затопив весь глаз чернотой, потом сузились, так что их перестало быть видно, и от этого у глаз появилось слепое, беспомощное выражение. Инспектор прилип взглядом к её рту, Марине стало неловко, и она сбивчиво начала говорить, чувствуя, как он пристально следит за движением её губ.
— Почему же вы не хотите помочь мне?
— Вы не умеете давать взятки.
— А может быть, вам просто нравится меня мучить?
— Красивых женщин всегда приятно мучить. Вы ничего не заметили?
— Нет.
— Я сбрил усы.
— Вам так лучше.
Марина протянула пухлый конверт. Иван скосил глаза в угол, где стояла электрическая пила, внимательно посмотрел на неё и сказал осевшим голосом:
— Переспите со мной.
— Вот так поворот!
— Какая вам разница!
— Вы что?!
— Пожалуйста.
— Это смешно! — Марина брезгливо бросила на стол конверт с деньгами.
— Нет, денег мне не надо. — Его глаза словно разбежались по разным концам комнаты. Марина никогда не видела, чтобы зрачки могли так далеко раскатываться от своего естественного положения. Он весь сжался, зрачки стукнулись друг об друга, звякнув злобой.
— Вы не закроете моё дело?
— Нет. Скажите, зачем вы надели этот красный шарф?
— Чтобы лучше себя чувствовать!
— Понятно, — с тоской сказал он. — Заберите сейчас же деньги, иначе я вас привлеку за дачу взятки должностному лицу.
— Сколько ещё я буду тратить время, приходя сюда?!
— Сколько нужно!
— Слушайте, если я вам нравлюсь, нанесите мне визит в ателье. Будем пить чай или шампанское.
— Ничего вы мне не нравитесь! И пошло пить шампанское. Вы нарушили закон, и я в этом разбираюсь.
— А клубника? Я устала.
— Ничего.
Марина вышла из кабинета и сорвала с шеи шарф, она задыхалась, ей хотелось удавить сукина сына и в то же время ей было жалко его. Она повесила на ручку двери свой любимый шарф и со все силы долбанула по стене.
Из окна четвёртого этажа старший налоговый инспектор Иван Сергеевич Диденко с грусть смотрел на удаляющуюся Марину. Потом подошёл к электропиле и дёрнул за шнур. Инструмент рыкнул, рванулся, немного потрясся, но в конце концов поник в руках мужчины.
— Королева, лишившаяся трона! — прошептал он и положил пилу на место.
Инга, в доме которой жили Наташа и Вадик, сидела у окна и смотрела в сад, у неё было обрюзгшее страстями лицо, полуслепые глаза медленно щурились на солнце. Наташа тихо, чтобы та не услышала, вошла в комнату.
— Что крадёшься, таща за собой свои грехи? Набедовала? Теперь не знаешь, что делать? Не плюй в колодец, из которого придётся напиться!
Лицо Инги было румяное утренним солнцем, а фигура большая, одетая в чёрное, печальное платье с всплеском сиреневого цвета на плечах, покрытых шалью. Инга, всё так же смотря в распахнутое окно, вдруг начала клацать зубами, и в этом дробном звуке слышалось что-то недоброе.
— Тебе нужно признаться во всём Наташе, — она замялась на секунду, — то есть Марине. Демоны умершей матери обступили её и не дают вздохнуть, пока она не расплатится за каждый её поступок. Это страшно, очень страшно, моя девочка. Ты даже не можешь представить в своей юности, как это ужасно! Но она победит, она скоро, очень скоро восстанет, её жизнь свершит все её мечты. Если ты не пойдёшь к ней и не покаешься, твой ребёнок вздохнёт три раза, а четвёртый вздох его убьёт. — Голова Инги поникла, и она впала в полузабытьё.
Наташа вышла в сад и посмотрела на окно — там никого не было. Девушка отошла чуть подальше и увидела тётку, она отодвинулась в глубь комнаты, на её шаль стекали сонные слюни. Наташа поморщилась. Во сне Инга тяжело вздыхала.
Девушка вздрогнула, что-то холодное дотронулось до её руки. Она обернулась — перед ней стоял Вадик, держа в руке белые астры.
— Как ты себя чувствуешь, моя любимая?
— Хорошо. Это мне?
— Конечно. Я оставлю их на столе. Пойдём прогуляемся? — предложил Вадик и бережно положил цветы на деревянный стол, на котором стояли немытые чашки с коричневым налётом.
— Они завянут.
— Ладно, тогда напои меня чаем.
— Сам сделай.
— Ты что?
— Ничего. — Наташа отвернулась.
— Тебе здесь плохо?
— Нет, — раздражённо сказала она.
— Но ты же сама решила сюда переехать, чтобы отдохнуть.
— Я устала.
— Ляг, поспи.
— Не могу, меня всё время донимает Инга.
— Как она может донимать? Она совсем слабая. — И Вадик вложил в её руку свою, чтобы она начала массировать пальцы. Наташа отодвинулась.
— Знаю, что ты сейчас скажешь, что три месяца назад у неё был инсульт. А она не говорит, а вещает, а это значительно хуже.
— Скажи, пожалуйста, а что было в той сумке, которую я привёз из дома? — Он погладил её по затылку, который ему всегда нравился — он был круглый, женственный и разумный.
