Марина бросилась к нему и начала стягивать перчатки.
— Мне с тобой тяжело! — тихо сказал Иван, мышца вокруг его левого глаза болезненно сократилась, ему стало неприятно от запаха, который исходил от Марины, — арбузный, звенящий аромат, смешанный с злобной вонью, с сучьей истерикой, он мотнул головой.
— Со мной всем тяжело! Мне самой с собой тяжело. — Она оттянула перчатку так сильно, что резина не выдержала, и палец оторвался. Впервые Ивану захотелось стукнуть её по этому расползшемуся лицу, которое с утра было таким милым, а сейчас на нём появился какой-то налёт внутреннего разложения. И это теперь, когда он так близок, когда ему необходима её поддержка, когда ему нужна уютная женщина и забота…
На следующий день как ни в чём не бывало Марина сидела за своим рабочим столом и, сжав зубы, цедила зелёный чай. Сплюнув чаинку, она с интересом посмотрела в чашку. Разбухшие листики, кружась, опускались на дно. Она полистала старый, похожий на увядший кочан капусты журнал. Раздался стучащийся голос Нины:
— Там пришли, — услужливо, словно приклеиваясь к подошвам Марининых ботинок, доложила Нина.
Марина поморщилась, ей не нравилось, когда люди в её присутствии теряли чувство собственного достоинства, хотя она должна была отдавать себе отчёт, что в случае с Ниной она сделала всё, чтобы разрушить хлипкую конструкцию её самомнения.
— Тише, Наташа спит.
На раскладушке лежала девушка, укрытая юбкой, купленной в институте Ивана, во сне она тяжело ворочалась, словно завязая в обрывках видений, пугаясь в них и уходя всё дальше от реальности в глубь душного кошмара.
— Кто?
— Что — кто?
— Пришёл кто?
— Молодой человек.
— Ей плохо, скажи, что меня нет. Как зовут?
— Я не спросила.
— Бестолочь! Ладно. Не всё зависит от желаний человека, необходимо уметь подчиняться.
— Что?
— Ничего. Съешь конфету, — Марина протянула коробку шоколада, круглые, покрытые белым налётом конфеты выглядели неаппетитно, но Нина взяла две конфеты и послушно засунула в рот. — Жизнь — сплошная строчка случайностей, которая превращается в необходимость того или иного поступка, — хохотнув, ехидно сказала Марина и огладила девушку по холке. — Ладно, дай мне… А-а-а-а, ничего не надо. Надоело.
Марина выглянула из-за двери, среди швейных машин, облепленный любопытными взглядами женщин, стоял Оскар. Это был абсолютно другой человек — высокий, холёный, важный, ни тебе лохматых обесцвеченных волос, ни суетливой манеры передвигаться. Большая декоративная иголка с ниткой торчала у него в воротнике.
— Иван звонил? — спросила Марина, стоя в дверях своего кабинета. Марина протянула руку, чтобы снять нитку с Нининого платья, девушка вздрогнула и попятилась.
— Да.
— Что же ты мне не сказала?
— Так вы же просили не беспокоить.
— Господи, у меня от тебя зубы болят. Для Ивана я всегда есть. Поняла?
— Да.
— Мой шанс стоит посреди зала? — прошептала Марина, пристраивая на лицо улыбку. На её передних зубах прилип шоколадный след, Оскар облизнул зубы, Марина машинально повторила за ним. — Люблю шоколад. Как вы думаете, человек творит судьбу или судьба человека? — спросила она.
— Это от нереализованности.
— Что?
— Шоколад.
— Не вижу никакой параллели между шоколадом и нереализованностью.
— Вкус детства, когда вас любили.
— Меня никогда особенно не любили, и в детстве шоколад я не ела, не давали.
— Вы не похожи на недолюбленную женщину.
— Мы то, чем кажемся. Опасное украшение.
— Предсказали, что я умру от укола иголки. С тех пор ношу на груди, чтобы, как самурай, каждый миг помнить о смерти.
— Однажды я спросила старого, разбитого параличом писателя — чего он хочет, и поразилась его ответу. Он хотел молодую кобылу с толстым задом и могучей грудью, которая, делая аэробику, прыгала перед ним в телевизоре. Люди думают о смерти в юности, в старости у них хватает сил думать только о жизни…
Вдруг откуда-то сбоку донёсся жуткий грохот, от которого нитки сначала натянулись, а потом обмякли, перестав бежать в ушках иголок. Все затихли и обернулись на звук. Шум повторился. В стене медленно отодвинулась штора, которой был прикрыт вход в соседнее помещение, и оттуда, обгоняя пыль, вырвалось существо, до макушки нагруженное папками. Существо начало топать ногами, пытаясь отряхнуть пыль с сапог. Верхние папки качнулись и упали на пол. Пришелец на секунду затих, задумавшись о правильности своего поведения, но было уже поздно. Одна за другой папки летели вниз, обнажая лицо, прячущееся за ними, — это была Светлана.
— Ремонт в нашей стране, всё равно что зыбучие пески, втягивает и втягивает, пока совсем не засосёт. Ещё чуть-чуть, и я полностью растворюсь в побелке, циклёвке, шпаклёвке, — с горечью проговорила она и склонилась над папками.
— Света?
Она продолжала ворчать себе под нос и двигать короткими, с обгрызенными ногтями руками, похожими на двух слепых кротов.
— Ох уж мне этот план Барбаросса. Всё надо делать постепенно, нараспев.
— Света! — вскрикнул Оскар своим упругим голосом и кинулся к девушке. — Вот ты где пропадала, негодница!
— Ни тебе порядка. Ни размеренности… Оскар? — наконец заметила Светлана. Она выпучила глаза, казалось, ещё чуть-чуть, и они выскользнут из орбит и повиснут на глазном нерве, удивлённо раскачиваясь из стороны в сторону. Оскар попытался обнять девушку, Света вывернулась из-под его рук и стала ревниво разглядывать молодого человека. Она никогда не видела, чтобы он так элегантно выглядел — для Марины расстарался, по привычке ревниво решила она.
— Ну, просто как в плохой комедии! Зуб болит, — сказала Марина и села около лампы, которая хохлилась в углу, наполняя комнату пыльным, засорённым светом. Всё помещение гудело от каких-то неясных загадок, которые никак не могли выстроиться в единую, гармоничную картину, они дребезжали на сквозняке, грозясь обернуться новым разоблачением. Марина посмотрела в проём двери, в котором появилась фигура Наташи, она, держа Нинину юбку, пыхтела спросонья, и её глаза, подёрнутые сонной слизью, смотрели крайне недоброжелательно.
— Вы меня разбудили, — сказала она.
— Тебе лучше?
Наташа, не осчастливив тётю ответом, попыталась сфокусировать взгляд на Оскаре.
— Оскар — молодой дизайнер. Наташа — моя племянница, — пояснила Марина. — Зубы — чёрт бы их побрал. — Женщина схватилась за щеку и начала мотать головой. — Нина, принеси анальгин.
— Я ещё и конструктор-закройщик, — сказала девушка.
— Никто на меня не обращает внимания, — заныла Марина, вдруг откуда-то донёсся раскат грома, который разодрал в клочья небо над Москвою. Или это только послышалось? Или это столкнулись под землёй поезда? Или это?.. Стены вздрогнули и стали клониться друг к другу, грозясь слипнуться в неразбериху.
