Они женаты уже пятнадцать лет, и я знаю все, что сейчас
будет происходить.
— Нет, Игорь, ее здесь нет. Тупо обсуждать это. Будешь кричать
— повешу трубку. — Я убрала телефон за спину и прошептала: — Он хочет
со мной встретиться, поговорить…
Вероника кивнула.
— Хорошо. Ты где? Да, надо же! А я тебя не видела.
Сейчас спущусь.
Я была буферным государством. Нет, парламентером. Хуже всего
было то, что белый флаг никто вывешивать не собирался. Так же как и соглашаться
на условия противника. Они просто хотели потрепать друг другу нервы.
И им было абсолютно наплевать на то, что кого-то хотят
похитить.
Мне стало страшно. О чем я думаю?
А если это коснется и меня? А если Ромы?
Похищенные редко остаются в живых. И их все время бьют,
чтобы сломить волю.
Я вернулась в квартиру.
— Вероника, я не могу выходить. Мне нужна охрана.
Вероника обиделась. Она поджала губы и, не прощаясь,
хлопнула дверью. Потому что Игорь долго не стал бы ждать. Ни меня, ни ее. Уехал
бы.
А это в ее планы не входило.
Я хотела подойти к окну и посмотреть сцену примирения. Но
мне было лень.
Я должна вызвать себе охрану. Срочно. Моих бесстрашных
девушек.
Мышка и Гора приехали очень быстро. У них были газовые
пистолеты, «Оса» и шок-дубинки.
Всему этому арсеналу я бы предпочла один простой автомат.
Калашникова. Захотелось к маме.
Моей маме всю жизнь нравились странные вещи. Она никогда
ничего не любила, но все время была чем-то увлечена. Не долго и не сильно.
Кулинарией, путешествиями, людьми, тибетской медициной. Она
легко бросала одно ради другого, и ничего не оставляло следа в ее душе.
Или, может быть, она специально выбирала только то, что не
оставит следа. Ее жизнь была похожа на покрывало в стиле пэчворк. Она запросто
сшивала все, что попадалось ей под руку, не задумываясь ни о форме, ни о цвете.
Ни о чем.
В итоге, как ни странно, получилось что-то уютное и
функциональное. Она надела на нос очки и попросила называть ее «бабушкой».
Артем обожал ее. Я дорожила произошедшими с ней изменениями
и не думала о том, что и у пэчворка есть изнанка.
А поверила бы мне мама?
Все это напоминало мне кино. В серьезность происходящего
верилось с трудом… Это, наверное, потому, что в моей жизни никогда ничего
серьезного не происходило.
Когда я рожала Артема, я закричала после того, как мне его
показали. «Чего орешь-то, все уже позади!» — сказала добрая британская
акушерка.
А я закричала потому, что только тогда и поняла, что это не
очередной прикол — я действительно что-то сделала. Родила ребенка. Ничего себе.
До того как он родился, я хотела назвать его Бенционом.
Сокращенно — Беня. Это из Бабеля.
Назвали Артемом. Свекровь сказала, что если он будет
Бенционом, то у него не будет бабушки.
Я всегда очень зависела от Роминого семейства. Во всем. Их
мнение, их деньги, их планы.
Я при них — как Золушка. Только штамп о браке в паспорте
освобождает меня от работы. Но не от презрения.
Мне было бы спокойней, если бы я взяла хотя бы одного нормального
охранника. С нормальным пистолетом. Но я не могла. Потом, когда все это
закончится, быстро бы выяснилось, что «в нештатной ситуации» я не слишком
доверяю своим телохранительницам.
Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
А вдруг получится?
Немного выпью — и рискну. Или лучше…
Я позвонила Рембо. Телефон отключен. Такого никогда не было.
Набрала Анжеле. Они с Денисом в Завидово. У Антона тоже отключен. Меня все
бросили. Ладно, значит, выпью. Pino Grigio.
Позвонил Рома. Я не взяла трубку. Не хотелось слышать его
насмешливый голос. Посмотрим, как он заговорит потом. Как будет хвастаться
перед друзьями, какая у него жена. И ему будут завидовать. Наверное, в первый
раз за всю нашу совместную жизнь. А он будет смотреть на меня влюбленными
глазами. И наверняка повысит лимит на карточке. Хотя я уже и сама буду
зарабатывать.
Мне нравилось представлять, как я куплю Роме что-нибудь
дорогое. В подарок. Может быть, машину? Но сначала — себе. Невозможно ездить на
этом «фольксвагене». Когда едешь на «мерседесе», с тобой знакомятся минимум
«мерседесы», а сейчас мне даже «опели» сигналят и глазки строят. Ужас.
Рома мог бы давно уже поменять мне машину. Зачем он ушел из
отцовского бизнеса? Отвратительный эгоизм.
Не подарю я ему машину. Телефон — в лучшем случае. Пусть еще
постарается, чтобы я разрешила ему вернуться.
Рома позвонил еще раз. Я снова не ответила.
Даже не посмотрела на телефон. Он лежал на диване и
настойчиво верещал. Как будто был абсолютно самостоятельной единицей, а не
частью моей жизни. Одной из самых важных, пожалуй.
И самой функциональной.
Необитаемый остров плох хотя бы тем, что нет приема.
Пропущенный звонок не от Ромы.
От кого же? Незнакомый номер.
Через минуту телефон снова вздрогнул и зашевелился.
Это — Стас. Его мальчишеский, чистый голос.
Как будто я снова сижу на уроке, а в открытое окно врывается
жизнь. Вместе с первыми лучами моей пятнадцатой весны и противным трескучим
школьным звонком.
Стас младше меня лет на десять. Или на пятнадцать?
Я старше его на целую жизнь.
* * *
Мы смотрели смонтированный материал в прокуренной
аппаратной, а потом ели бутерброды с яйцом в ресторане Телецентра.
Мне хотелось кормить его с рук.
Он следил за каждым своим словом, боясь сказать глупость.
Я смеялась над ним.
Он — краснел.
Я заставила его пить вино.
Он мечтал когда-нибудь снять большое кино.
Я льстила ему; я обещала ему громкое будущее. Я признавала
его талант.
Он почувствовал себя увереннее.
Он взял меня за руку. Его рука оказалась прохладной и
легкой. Про такие руки пишут стихи.
Мне захотелось дотронуться до них губами.
Первое прикосновение — это как первый взгляд: он может быть
случайным, недоверчивым, высокомерным, любопытным. Он может быть даже
равнодушным. Но тогда это не те прикосновения, о которых хочется говорить.
Мне было хорошо и спокойно.
Я была режиссером много раз отыгранного спектакля. И
новичок-актер послушно следовал моим указаниям.
