— Там вообще все поменялось, — поддержала я
разговор, — даже казино открыли.
— Отличное, кстати, — подхватил Рома.
Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался
очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил
перевести разговор на другую тему.
Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей
компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это
принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем,
имеется в виду, переводе.
Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства,
хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались
отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его
достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.
Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что
Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его
будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно
ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение
— не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку
Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда
дивиденды.
Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже
приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.
Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был
полосатый. Как и его костюм.
И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье
тоже.
— Для полосатой рубашки этот не годится, —
объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его
соусом «Терияки».
Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько
разноцветных галстуков.
— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый
галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.
Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.
Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.
Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно
тронула.
— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова
широким жестом.
— Спасибо.
— Тебе правда идет, — согласилась я.
Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома
щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.
Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали,
обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.
По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для
Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к
Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.
Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось,
как воздушный шарик с глазками.
Рома вскрикнул одновременно со мной.
Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери.
Рома побежал за ним.
«Наверное, в машину, — подумала я в каком-то
ступоре, — за шприцем».
Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые
могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.
— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…
В дверях появился Рома.
— А где Альберт? — виновато спросила я.
— Уехал.
Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.
— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло
случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с
маслом и уксусом.
— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает
бешенство.
Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав
оливкового масла входило масло из семян кунжута.
— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я
вообще не знаю, кто купил это масло…
Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.
Поужинали.
3
В первую секунду было такое чувство будто не я их, а они
меня… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.
У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не
показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.
— У каждого свои места для знакомства с
женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в
метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за
лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.
Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на
улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь
первым по-настоящему теплым днем.
Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в
рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за
полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она
выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.
Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть
каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и,
оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.
Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших
производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей
стране.
Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она
провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если
дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в
Москве.
Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ
поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме
прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь
непонятно!»
Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в
Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками,
бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.
На одной из вечеринок в собственной квартире она
познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась
и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее
неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась
поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в
этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться.
Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии
только тех, кто ее хорошо сдал.
Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет
хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного
однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела
скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В
общем, до первой пластической подтяжки.
