— Ой, да не волнуйтесь вы за него. Он у нас сама
осторожность! — Я повернулась к Уиллу: — А теперь серьезно. Ты что, решил
взять какую-то новую потрясную высоту? Или прикупил фирменный блестящий
карабин?
— Юн Сун, твоя очередь. Вперед! — сказал Уилл.
— Вы умеете гадать по ладони? — спросила подруга
мадам Занзибар.
Та вздохнула и без особого рвения провела по пухлой ладошке
Юн Сун под большим пальцем.
— Ты будешь красива, если сама себе позволишь.
И все. Умнее не придумаешь.
Юн Сун, похоже, была разочарована не меньше меня. Очень
захотелось сказать мадам Занзибар, что мы все недовольны! Ну, в самом деле, что
это за предсказания? Дерево в лесу, остерегайся высоты, будешь красива, если
сама себе позволишь… Как-то жутковато получилось, но, по-моему, нас обманули. В
особенности меня.
Правда, сказать я ничего не успела. На столе у мадам
Занзибар зазвонил сотовый телефон. Она нажала длинным оранжевым ногтем на
кнопку ответа и сказала:
— Мадам Занзибар к вашим услугам. — Слушая
собеседника, она начала злиться. — Нет, Сайлас. Это называется… да, совершенно
верно: молочница влагалища. Да, именно влагалища!
Мы с Юн Сун в ужасе переглянулись, хотя я и обрадовалась —
не могла удержаться. Не тому, конечно, что у мадам Занзибар молочница
влагалища, а тому, что она обсуждает это с неким Сайласом при нас. Хоть не зря
деньги потратили!
— Скажи аптекарю, что она началась уже во второй раз за
месяц, — ворчала мадам Занзибар. — Нужны более сильные препараты. От
чего? От зуда, дебил! Или, может, он хочет мне там почесать? — Она
заерзала на вращающемся стуле, потирая ноги друг о друга.
Уилл широко распахнул свои карие глаза и испуганно на меня
взглянул.
— Не буду я ей ничего чесать! Не хочу! —
театральным шепотом заявил он.
Я засмеялась. Уилл передо мной выделывается — хороший знак!
Пусть все пошло не по плану, но вдруг я все-таки добьюсь своего?
Мадам Занзибар указала на меня тлеющим концом сигареты, и я
виновато склонила голову. А чтобы отвлечься, принялась изучать полки, на
которых творился неописуемый бардак. «Магия для служебников», например,
соседствовала с «Что делать, если мертвец заговорил, а вы не желаете его
слушать». Я пихнула Уилла коленом и указала на книги. Уилл изобразил, как душит
беднягу умершего, и я фыркнула.
Над книгами стояла бутылка с крысиным ядом, старинный
монокль, банка с чем-то похожим на обрезанные ногти, грязная чашка из
«Старбакса» и кроличья лапа с когтями. А полкой выше… очаровательно!
— Это что, череп? — спросила я Уилла.
Он присвистнул.
— Ничего себе!
— Так, — Юн Сун отвела глаза, — если это на
самом деле череп, я не хочу ничего про него слышать! Давайте уйдем?
Я повернула ее голову в нужном направлении.
— Гляди! А у него еще волосы есть.
Мадам Занзибар захлопнула крышку телефона.
— Сплошные дураки кругом!
Бледность прошла: видимо, разговор с Сайласом окончательно
привел ее в чувство.
— А вы, смотрю, заметили Фернандо?
— Это его череп? — спросила я.
— О боже! — простонала Юн Сун.
— Выплыл на поверхность после ливня на кладбище в
Чапел-Хилле, — пояснила мадам Занзибар. — А похоронен был, наверно, в
начале прошлого века — гроб у него деревянный и старый такой. Некому было
позаботиться о Фернандо, я его пожалела и взяла к себе.
— Вы что, вскрыли гроб? — спросила я.
— Ну да, — гордо ответила предсказательница.
Интересно, а когда она грабила могилу, на ней тоже был
костюмчик от «Джуси Кутюр»?
— Но у этой штуковины до сих пор волосы! Отвратительно!
— Не у «этой штуковины», а у Фернандо! Прояви уважение.
— Я просто не знала, что у мертвецов бывают волосы.
— У них не бывает кожи — она сразу же начинает гнить и
пахнет ужасно. А волосы могут расти еще несколько недель после того, как
человек преставился.
— Ух ты! — Я взъерошила золотистые кудри
Уилла. — Слыхал? Волосы иногда продолжают расти.
— Поразительно.
— А это что такое? — Юн Сун указала на пластиковый
контейнер, в котором в прозрачной жидкости плавало что-то красноватое, похожее
на человеческий орган. — Только не говорите, что оно тоже Фернандо!
Пожалуйста!
Мадам Занзибар махнула рукой с таким видом, как будто Юн Сун
сморозила жуткую глупость.
— Нет, это моя матка. Мне ее хирург отдал после
гистерэктомии.
— Ваша матка? — Юн Сун явно замутило.
— Что, нужно было в больнице ее оставить? Чтобы ее там
сожгли? Черта с два!
— А это что? — Я указала на пучок чего-то
засохшего на верхней полке. Мадам Занзибар, однако, куда увлекательнее
рассказывает о предметах своего интерьера, чем предсказывает будущее.
Она взглянула туда же, куда и я, открыла рот, тут же его
закрыла и решительно ответила:
— Ничего.
Хотя, по-моему, с трудом заставила себя не смотреть на
странный предмет.
— Ну пожалуйста! Расскажите! — я молитвенно
сложила руки.
— Вам не понравится.
— Понравится!
— А мне нет! — вмешалась Юн Сун.
— Да понравится ей! И Уиллу тоже. Правда, Уилл?
— Вряд ли это хуже матки, — ответил тот.
Мадам Занзибар сжала губы.
— Ну пожалуйста! — молила я.
Она еле слышно пробормотала что-то про глупых подростков и
про то, что отказывается отвечать за последствия. Затем встала, стащила с
верхней полки пучок и положила перед нами. При этом грудь у нее не затряслась,
а осталась, как прежде, упругой.
— Ух ты! — выдохнула я. — Букетик для
корсажа.
Он представлял собой перевязанные красной ленточкой хрупкие
бутоны роз с коричневыми шуршащими краями и сероватое осыпающееся
перекати-поле.
— Его заколдовала одна крестьянка во Франции, —
сказала мадам Занзибар странным голосом. Как будто кто-то ее заставлял. Нет,
скорее, как будто она хотела нам все рассказать, но заставляла себя
сдерживаться. — Она хотела показать, что настоящую любовь предопределяет
судьба и вмешиваться опасно.
Мадам Занзибар попыталась положить букет на место.
— Стойте! — закричала я. — А как он
действует?
— Не скажу! — заупрямилась предсказательница.
— «Не скажу»? Вам что, четыре года?
— Фрэнки! — укоризненно сказала Юн Сун.
