— Мэдисон, — начал уговаривать Рон,
вставая, — я просто хочу посмотреть.
— Вы хотите его забрать! — крикнула я с
колотящимся сердцем. — Только благодаря ему я не таю. Я не хочу умирать.
Ваши ребята перепутали. Я не должна была умереть. Вы ошиблись!
— Да, но ты же все-таки умерла, — Рон протянул
руку. Дыхание с шумом вырывалось из моей груди. — Просто дай мне
посмотреть.
— Не дам! — завопила я.
— Нет, Мэдисон! — В глазах старика загорелся
страх. — Не говори этого! — И он бросился ко мне.
Я стиснула камень и отступила, выйдя из-под сомнительной
папиной защиты.
— Он мой! — пронзительно крикнула я и в тот же миг
уперлась спиной в стену.
Рон резко остановился и уронил руки, на его старом лице ясно
проступил испуг. Казалось, весь мир закачался.
— Ох, Мэдисон, — вздохнул старик, — правда,
не стоило.
Я всматривалась в него, не понимая, почему он остановился.
Потом ледяная дрожь поднялась от ладони, сжимавшей амулет, и прокатилась по
всему телу. Как будто меня током ударило. Биение сердца отдавалось во мне,
отражаясь от кожи изнутри, потом заполнило меня целиком, словно я снова была…
живая. Мгновение спустя лед сменился огнем, будто для равновесия, а потом…
Потом все закончилось.
Дыхание перехватило, и я так и застыла, прижавшись к стене.
С бешено бьющимся сердцем я посмотрела на Рона. Бедный старик в диковинном
одеянии стоял тихо-тихо и казался совсем несчастным. Я боялась шевельнуться. Но
амулет у меня в руке изменился. Он до сих пор чуть искрился той странной силой,
и, не удержавшись, я разжала пальцы, чтобы взглянуть на него. От удивления я
оторопела.
— Смотрите, — оглушенно сказала я, — он стал
другим.
Рон, согнувшись, плюхнулся на стул, еле слышно что-то
бормоча. Я потрясенно выпустила камень из рук и держала его теперь за ремешок.
Когда я сорвала его с черного жнеца, это был самый обычный серый камень,
обкатанный речными волнами. Теперь он стал абсолютно черным, словно с ремешка
свисала капелька пустоты. Да и сам черный ремешок отливал теперь серебром,
бросая отсветы на всю комнату. Черт. Сломала я его, что ли? Но как он может
быть сломан, если стал такой красивый?
— Когда я его забрала, он был другой, — сказала я,
но тут же осеклась, увидев, с каким сожалением смотрит на меня Рон. Позади
стоял Барнабас, в лице ни кровинки, в глазах едва ли не ужас.
— Это ты верно подметила, — с горечью сказал
Рон. — У нас была надежда покончить с этим, как положено. Но не-е-ет,
теперь он твой. — Лицо старика исказилось неудовольствием. —
Поздравляю.
Я медленно опустила руку. Он мой. Рон сказал, камень мой.
— Но этот камень… Тот парень был не жнец, но камень у
него, как у черного жнеца, — к моему удивлению, в голосе Барнабаса звучал
страх. — Она — черный жнец!
— Эй, погодите! — я открыла было рот.
— Черный жнец! — завопил Барнабас. Я остолбенела,
когда он достал откуда-то из складок рубашки маленький клинок, точь-в-точь такой,
как у Сета, и одним прыжком оказался между мной и Роном.
— Барнабас! — взревел тот и отвесил ему затрещину.
Барнабас отлетел назад к двери. — Она не черный жнец, идиот! И даже не
белый. И быть им не может. Она человек, даже после смерти. Убери это, пока я не
состарил его до ржавчины!
— Но это камень черного жнеца, — заикаясь,
проговорил Барнабас и ссутулил узкие плечи. — Я сам видел, как она его
взяла.
— И откуда же она узнала, что это такое, а,
Барни? — поддразнил его Рон, и парень отступил, смущенно пригнув голову.
Я с бьющимся сердцем стояла у стены, до боли в пальцах
сжимая амулет. Рон презрительно смотрел мимо нас обоих.
— Это не камень черного жнеца. Черный жнец не настолько
силен, чтобы оставить после себя материальное свидетельство своего существования,
или… — продолжил он, подняв руку, чтобы Барнабас не перебивал, — или
вернуться за срезанной душой. Она обладает чем-то помогущественнее камня, и они
за этим еще придут. Будьте уверены.
Отлично. Просто превосходно.
Барнабас, казалось, пришел в себя, и выглядел теперь
обеспокоенным и испуганным.
— Он сказал, что не жнец, но я подумал, он просто хочет
нас запугать. А вдруг это правда?
— Я пока не знаю. Но кое-какие соображения у меня есть.
То, что Рон признался в своем неведении, было хуже всего, и
мне снова стало страшно. Я вздрогнула, старик заметил это и вздохнул.
— Нужно было следить, — пробормотал он. И,
обращаясь к небесам, крикнул: — Хороший вышел бы докладец!
Его слова отдались эхом в приглушенной пустоте, поглотившей
мир. Я вспомнила, что эти люди на самом-то деле не совсем люди, и взглянула на
папу. Он все стоял без движения, как манекен.
Они же не навредят ему? Чтобы скрыть эту ошибку со мной?
— Снова от пыли к звездам, все сначала, — тихо
сказал Рон. — Мы просто сделаем все, что в наших силах.
С тяжелым вздохом он поднялся. Я тут же встала между ними и
папой. Рон посмотрел на мою поднятую руку, как скучающая собака — на котенка,
который хочет преградить ей дорогу и с которым ей просто лень связываться.
— Я никуда не пойду. — Я встала перед папой, как
будто и в самом деле могла что-то сделать. — А вы не тронете папу. У меня
есть камень. И мое тело, я больше не таю. Я живая!
Рон посмотрел мне в глаза.
— Камень у тебя есть, но обращаться с ним ты не умеешь.
И никакая ты не живая. А притворяться и обманывать саму себя не очень-то
хорошая мысль. Но поскольку камень у тебя, а твое тело — у них…
По взволнованному лицу Барнабаса я поняла, что это правда.
— Сет? Мое тело у него? — Мне опять стало
страшно. — Почему?
Рука Рона легла мне на плечо, и я чуть не подпрыгнула от
неожиданности. Ладонь была теплая, и я сразу почувствовала его поддержку — но
поняла, что ничего для меня сделать он не может.
— Чтобы ты не смогла перейти на нашу сторону и отдать
нам камень навсегда? — предположил он, и его темные глаза наполнились
сочувствием. — Пока твое тело у них, ты застряла здесь. Этот камень явно
могущественный. Он изменился под стать твоим возможностям смертного. Очень
немногие камни на такое способны. Обычно смертного, посягнувшего на камень,
просто разносит на атомы от перенапряжения.
Я раскрыла рот, и Рон задумчиво кивнул:
— Посягать на божественное, не будучи богом, —
верный способ обратить душу в пыль.
Я сжала зубы, сдерживая дрожь.
— Камень у нас, и, вероятно, это дает нам
преимущество, — продолжал старик. — Он сейчас пребывает в заточении,
как и ты — монетка, что крутится на самом краю.
