Папа, похоже, гордился, что мне удалось подружиться с кем-то
без его помощи, но я была скорее озадачена. Папа откашлялся, словно решал, как
обращаться с первым моим другом-мальчишкой, с которым ему выпала возможность
познакомиться. Пожал протянутую руку Барнабаса, а я стояла и изумленно
наблюдала за ними. Барнабас легонько пожал плечами, и я чуть-чуть успокоилась. Кажется,
папа начисто забыл о том, что случилось на самом деле, и вместо этого у него
остались поддельные воспоминания о спокойном вчерашнем вечере. Мечта любого
подростка по полной программе. Надо бы только выяснить, как Рону это удалось.
Так, на будущее.
— У вас найдется что-нибудь перекусить? — Барнабас
почесал шею. — А то я как будто сто лет не ел.
На папу, словно по волшебству, нашел бодрый отеческий стих,
и он потопал вниз хлопотать над вафлями. Барнабас собрался было следом, но я
поймала его за локоть.
— Значит, по легенде, Сет привез меня домой, а потом я
всю ночь смотрела телек? — Я хотела выяснить, придется ли осторожничать с
папой. Барнабас кивнул, и я добавила: — И с той насыпи никогда не падала? А
кто-нибудь вообще помнит про ту ночь?
— Из живых — никто, — ответил Барнабас. — Рон
все делает медленно, но наверняка. Видно, ты ему понравилась. — Его взгляд
упал на амулет у меня на шее. — Ты или твой симпатичный новый камешек.
Я снова заволновалась, но Барнабаса отпустила, и он
вприпрыжку помчался за папой. Из кухни как раз донесся его вопль — папа
спрашивал, будет ли мой новый друг с нами завтракать. Я расправила платье,
пригладила взъерошенные волосы и медленно, осторожными шажками пошла вниз.
Чувствовала я себя отвратительно. Год. По крайней мере, год у меня есть. Может,
я и не живая, но, черт побери, окончательно не умру. Я научусь обращаться с
камнем и останусь здесь. На своем месте. С папой.
Смотрите, если хотите.
4
Я сидела в темноте на крыше, швыряла камешки в ночь.
Пыталась успокоиться и собраться с мыслями. Я не живая, но и не мертвая. Целый
день осторожно расспрашивала папу — как я и подозревала, он не просто напрочь
забыл о том, что я умерла в больнице, он даже об аварии не помнит. Думает, что
я отшила Джоша, как только узнала о подставном свидании, приехала домой с Сетом
и Барнабасом и всю ночь так и провалялась в платье перед телевизором.
И папа не очень-то обрадовался, что взятый напрокат костюм
оказался испорчен. Расплачиваться он решил в счет моих карманных денег, и это
мне, конечно, не понравилось, но я не жаловалась. Я здесь, вроде как живая, а
остальное ерунда. Папа, кажется, удивился, что я так покорно приняла наказание,
и сказал, что я взрослею. Ох, знал бы он…
Целый день я развешивала и раскладывала свои вещи и
внимательно наблюдала за папой. Он точно чувствовал: что-то не так, но не мог
понять, что именно. Он почти не отходил от меня, то и дело притаскивал
что-нибудь перекусить или попить. Я уже готова была на него прикрикнуть. Не раз
я ловила на себе его испуганный взгляд, но папа тут же делал вид, что все в
порядке. Разговор за обедом не клеился, я двадцать минут ковыряла свиные
отбивные, потом извинилась, сославшись на усталость после вчерашней ночи.
Н-да. Должна бы устать, но куда уж там. Два часа ночи, а я,
вместо того чтобы спать, сижу здесь, на крыше, швыряюсь камешками, пока мир
вращается себе в холодной темноте. Может, мне больше вообще не нужно спать?
Неуклюже ссутулившись, я подняла с кровли очередной кусочек
застывшей смолы и запустила в трубу. Он звякнул по металлическому козырьку и
отскочил в темноту. Я съехала по плоскому скату крыши и подтянула джинсы.
Вдруг мне стало немного не по себе. Сначала легонько
закололо в пальцах рук, потом чувство стало острее, пронзило меня насквозь,
словно шипами. Казалось, за мной кто-то наблюдает. Ощущение тут же
материализовалось: я обернулась и ахнула, когда с нависающего над крышей дерева
обрушился Барнабас и приземлился на все четыре конечности, как кошка.
— Эй! — сердце чуть не выскакивало у меня из
груди. — Предупредил бы, что ли!
Он поднялся в разбавленной лунным светом темноте,
подбоченился. В слабом лунном мерцании можно было различить и его самого, и
написанное на его физиономии недовольство.
— Будь я черным жнецом, ты бы уже умерла.
— Ну-ну, я ведь и так умерла, разве нет? — Я бросила
в него камешек. Он пролетел над плечом Барнабаса, но тот не двинулся с
места. — Чего тебе надо? — угрюмо спросила я.
Он пожал узкими плечами и посмотрел на восток.
— Хочу узнать, что ты не рассказала Рону.
— Что, прости?
Он стоял неподвижно, словно каменный, руки скрещены на
груди, взгляд устремлен в пространство.
— Сет что-то сказал тебе тогда, в машине. Все остальное
время я не спускал с тебя глаз. И я хочу знать, что он тебе наговорил. Будешь и
дальше притворяться и играть в жизнь или тебя попросту оттащат к черному двору
— есть разница? — Он сердито махнул рукой. — Хватит с меня ошибок. Уж
тем более из-за тебя. Ты была нужна Сету еще до того, как стащила этот камень.
Вот он и пришел за тобой в морг. И я хочу знать почему.
Я взглянула на мерцающий в лунном свете камень, потом на
свои ноги. Неудобный край крыши впивался мне в лодыжки.
— Он сказал, что я всего лишь имя в списке и что он
собирается срезать мою душу.
— Это-то ему удалось, — Барнабас опустился на
крышу поодаль от меня. — Теперь ты умерла и никакой угрозы не
представляешь. Но почему он тогда вернулся за тобой?
Барнабас немного смягчился, и это меня окончательно убедило.
В лунном свете его глаза казались серебряными.
— Никому не скажешь? — Мне хотелось довериться
ему. Нужно было выговориться, но не стану же я звонить старым друзьям и ныть
про то, каково быть мертвой. Тоже мне развлеченьице.
Барнабас заколебался.
— Нет, но постараюсь убедить тебя рассказать самой.
Это еще куда ни шло. Я глубоко вздохнула.
— Он сказал, что конец моей жалкой жизни — его пропуск
в высший круг. И вернулся, чтобы доказать, что и в самом деле… срезал мою душу.
Я ждала отклика, но его не последовало. Наконец я не
выдержала, подняла голову и встретилась взглядом с Барнабасом. Он словно пытался
понять, что все это значит. У него самого ответа явно не было, и он медленно
произнес:
— Ты лучше держи это пока при себе. Может, он ничего и
не имел в виду. Забудь. Приноравливайся.
— Ага. — Я язвительно хихикнула. — Новая
школа — это та-а-ак весело.
— Я о твоей жизни.
— Ну-ну. — Ладно, буду привыкать, не к новой
школе, так к новой жизни. Прекрасно. Я вспомнила жуткий обед в папиной компании
и закусила губу. — Кстати, Барнабас, я вообще могу есть?
— Конечно. Если захочешь. Я вот не ем. По крайней мере,
не помногу, — сказал он почти тоскливо. — Но если ты теперь, как я,
то никогда не проголодаешься.
