Антигоне одной пришлось смеяться над возмутительно дерзким подшучиванием братьев. Кассандра всегда казалась слишком нежным ростком для таких резких проявлений любви.
Но Томас уже переключил внимание на Антигону.
— Какая у вас кобыла?
Антигона знала, как произвести на него впечатление.
— Чистокровная. От Метеоры графа Гросвенора и его же Радамантуса. — Она назвала клички первостатейных рысаков, словно произнесла заклинание.
Единственным ответом Томаса был одобрительный протяжный свист.
— Я так понимаю, на тебя это произвело впечатление? — спросил его Джеллико.
— У нее в родословной победители скачек в Эпсоме и со стороны производителя, и со стороны матери.
— Я тебе говорил, это суровая кобыла, — предупредил Джеллико. — Огромная, черная. С очень большими зубами. Насмерть меня перепугала.
Томас насмешливо фыркнул, потешаясь над братом, потом засыпал Антигону вопросами:
— Как вы ее заполучили? Вы участвуете в скачках? Кто ее тренирует? Где вы ее держите?
— Дома. Если она соревнуется, то только с ветром, потому что на ней никто не ездил, кроме меня.
— Такую кобылу не выставляете? Ей надо участвовать в скачках. Разве вы не понимаете, чем владеете?
— Прекрасно понимаю. — Антигона понимала возмущение Томаса и сочувствовала ему. Она сама испытывала те же чувства. — Мне жаль вас разочаровывать, но моя кобыла не участвует в соревнованиях.
— Да почему же? — требовательно спросил Томас с убежденностью юности, подкрепленной богатством и влиятельностью семьи.
— У меня нет на это денег. Но уверяю, я лучше забочусь об этой лошади, чем о себе самой.
— Это я могу засвидетельствовать, — тихо сказал Джеллико.
Но Томаса это не удовлетворило.
— Если у вас нет денег, тогда как вы ее заполучили?
— Мне подарили ее на день рождения, когда мне исполнилось двенадцать лет.
— Что за чепуха, — вмешался Джеллико. — Кто подарит двенадцатилетней девочке огромную лошадь?
— Граф Гросвенор. Но когда я ее получила, она не была огромной.
— Он не понимает. — Томас махнул рукой, его жест красноречиво говорил «не обращайте на него внимания». — Конюшни графа Гросвенора просто легендарны. От Метеоры и Радамантуса, вы сказали?
— Его сиятельство граф был другом моего покойного отца. Они учились вместе, позднее он стал покровителем моего отца, папа посвятил ему несколько книг и работ, изданных Королевским научным обществом. И граф дал папе лошадь для меня.
— Повезло. Хотел бы я, чтобы кто-нибудь подарил мне лошадь. — Томас все еще качал головой, словно это преступление — иметь такую кобылу и не выставлять ее на скачках. — Мне бы хотелось на нее посмотреть.
— Пожалуйста.
— Завтра? — спросил Томас с присущей юности жаждой немедленного вознаграждения.
Антигона с радостью заверила его:
— С удовольствием.
— Мы позволим Томасу весь день говорить о лошадях? — вставила замечание леди Клер. — Вы когда-нибудь бывали у руин поместья Каудрей, мисс Антигона? Я умираю от желания узнать, что нас там ждет. Уилл говорит, что там наверняка есть призраки.
— Да, я там бывала. — Антигона объездила на Резвушке большинство интересных мест в округе. — И думаю, что ваш брат, коммандер Джеллико, большой шутник. Но, хотя ни одного призрака я не видела, не могу поручиться, что их там нет.
Она действительно не могла в этом поручиться, поскольку считала, что по крайней мере одного призрака привезла с собой. Лорд Олдридж невидим, она и ее сестра определенно не станут о нем говорить, но его незримое присутствие в ее жизни, его интерес к ее делам ощущался так же убедительно, как если бы его холодные пальцы заскользили по ее шее. У нее мурашки побежали по коже.
— Я призраков не боюсь, — сказал Томас. — Все, что обычно приписывают призракам, имеет логическое объяснение.
— Совсем как наш отец, — улыбнулась Антигона. — Папа обычно говорил, что не верит в то, что нельзя измерить тем или иным способом.
— Как печально, — сказала леди Клер. — Ох, прошу прощения, мисс Антигона и мисс Кассандра. Но если он действительно так считал, то не мог верить в надежду или… или в любовь. Ведь нет способа их измерить.
Антигона повернулась к сестре, зная, что нежная улыбка Касси отражается на ее собственном лице.
— Ах, тут вы ошибаетесь, леди Клер. Он верил в любовь. Он поставил бы нас у стены, сделал бы отметку и измерил, как мы выросли. Вот так измеряется любовь, сказал бы он.
Да, сегодня с ними будет много призраков.
Глава 12
Когда компания вышла из кареты у руин поместья Каудрей, Уилл был более чем готов оставить Престон для себя. Но она явно не спешила. Когда они шли по скошенной траве к пустой каменной раковине руин поместья Каудрей, Престон, похоже, больше интересовало общество собственной сестры, чем разговор с ним.
— Дом тут стоял с тринадцатого века, — рассказывала она по дороге к серым зубчатым каменным стенам, — но это строение относится ко временам правления Генриха VIII. Предание гласит, что монах, изгнанный из аббатства Баттл во время разрушения монастырей, проклял семью «огнем и водой».
— Что ж, огонь оказался правдой, — сказал Джеймс. — Здесь все сгорело дотла лет двенадцать назад, тут поднимался столб огня. Говорили, что пламя было видно на многие мили вокруг.
— Посмотрите, — указал Томас на изрезанный остов. — На стенах еще остались отметины пожара. — Разрушения дома времен Тюдоров не оставляли никаких надежд на восстановление.
— Весьма показательно, что Гай Фокс, который в 1605 году возглавил Пороховой заговор, — добавил свою долю информации Уилл, — много лет жил в этом доме и служил лакеем.
— Я этого не знала, — повернулась к нему Престон.
— Наконец-то мы обнаружили плачевный пробел в исторических книгах на вашей полке.
Из-за этого ребячливого и опасно откровенного поддразнивания остальные посмотрели на него с любопытством.
— А потом, — театрально добавил Уилл, чтобы прикрыть свой грубый промах, — спустя две недели после пожара наследник, восьмой виконт, и пусть это станет уроком всем виконтам, принял смерть в воде, пытаясь перебраться через Рейнский водопад.
— Какой ужас! — ахнула Клер.
— Вот как окончил свое существование древний дом. — Судя по глубокому вздоху, Престон была согласна с Клер. — Как быстро все проходит. Как на самом деле хрупка жизнь.
Уилл немного помедлил. Он забыл, как недавно сестры Престон понесли тяжелую утрату, как еще свежа их боль. Он не мог ожидать, что Престон, Клер или его братья так же свыклись с фактом смерти, как он. В свои двадцать два он уже потерял больше близких друзей, чем мог надеяться приобрести до конца своих дней.
