Приземлившись на телефонный справочник, Дженкс пожал
плечами. Справочник был раскрыт на страничке с телефонами похоронных бюро.
— Замечательно. — Чувствуя неприятное сжатие в животе, я
встала на ноги. Мои мысли резко вернулись к тому, что Айви прошлой ночью
сказала про Леона Бейна. Мелкие кусочки ведьмака были разбрызганы по всему
парадному. Я с трудом сглотнула. Домой я идти не могла. Как же мне теперь было
откупиться от Денона?
Голова снова начала разламываться. Дженкс сел на мою серьгу,
держа свой большой рот на замке, пока я брала картонную коробку и спускалась по
лестнице. Так, теперь все по порядку.
— Как зовут твоего знакомого? — спросила я, когда мы
спустились в прихожую. — Того, что со специальной кладовкой? Если я ему
доплачу, может, он вдобавок мои вещи раствором обработает?
— Если ты ему расскажешь, как это делается. Он не ведьмак.
Я мучительно постаралась собраться с мыслями. Мобильник
лежал у меня в сумочке, но аккумуляторная батарейка в нем сдохла. Зарядное
устройство было где-то в моем магическом барахле.
— Я позвоню ему из конторы, — сказала я.
— У него нет телефона. — Дженкс слетел с серьги, порхая
прямо у меня перед глазами. Пластырь у него на крылышке немного отклеился, и я
подумала, не предложить ли мне фейку приладить его на место. — Он живет в
Низинах, — добавил Дженкс. — Я сам его обо всем попрошу. А то он застенчивый.
Я было потянулась к дверной ручке, но вдруг заколебалась.
Прижавшись спиной к стене, я слегка отодвинула в сторону выцветшую желтую
занавеску и выглянула в окно. Запущенный двор казался тихим под светом
предвечернего солнца, пустым и недвижным. Оконное стекло приглушало гудение
газонокосилки и свист проносящихся мимо машин. Плотно сжав губы, я решила ждать
здесь, пока не услышу, как подъезжает автобус.
— Он любит наличные, — сказал Дженкс, опускаясь и вставая на
подоконник. — Я приведу его в контору, когда он все твое барахлишка в кладовку
запрет.
— Ты имеешь в виду, все, что к тому времени само собой
отсюда не денется? — спросила я, хотя и знала, что за сохранность моих вещей
вряд ли стоило опасаться. Да, заговоры, особенно черные, обычно бывали
специфичны к мишени, но кто мог знать? Ни один дурак не стал бы рисковать своей
жизнью из-за моего дешевого скарба. — Спасибо, Дженкс. — Теперь выходило, что
он уже дважды меня спас. Из-за этого я испытывала неловкость. И легкое чувство
вины.
— Брось, Рэчел, мы же партнеры, — отозвался Дженкс, но мне
это ни капли не помогло.
Натужно улыбаясь энтузиазму фейка, я поставила коробку на
подоконник и стала дожидаться автобуса.
Глава 5
В автобусе было тихо — как и в любом общественном
транспорте, движущемся в эти часы по Низинам. Дженкс вылетел в окно вскоре
после того, как мы переехали через реку и оказались в Кентукки. Он
придерживался того мнения, что ВБ не станет садиться мне на хвост и брать меня
за жабры в автобусе, при свидетелях. Я не была готова в это поверить, но и
просить его остаться тоже не собиралась.
Я сказала водителю адрес, и он любезно согласился сообщить
мне, когда мы туда прибудем. Человечек был совсем тощим, и выцветшая синяя униформа
висела на нем как на скелете несмотря на ванильные вафли, которые он почти
непрерывно запихивал себе в рот.
Большинство шоферов общественного транспорта в Цинциннати
отлично уживалось с Внутриземцами, но не все. Человеческая реакция на нас
бывала самой что ни на есть разнообразной. Некоторые нас боялись, некоторые
нет. Некоторые хотели стать как мы, некоторые хотели нас убить. Немногие
пользовались преимуществом более низкой налоговой ставки и жили в Низинах, но
большинство так не поступало.
Вскоре после Поворота произошла неожиданная миграция, когда
все люди, которые смогли себе это позволить, переехали в самую глубь городов.
Тогдашние психологи нашали это «синдромом гнездования», и в ретроспективе по
охватившее всю страну явление было вполне понятно. Тем временем Внутриземцы,
привлеченные перспективой овладеть чуть большим клочком своей земли, не говоря
уж о резком падении, цен на это жилье, охотно расхватывали собственность в
предместьях.
Демография населения стала выравниваться лишь в последнее
время, когда зажиточные Внутриземцы начали перебираться обратно в город, а
менее удачливые и лучше информированные люди решили, что им куда приятнее будет
жить в славном Внутриземном квартале, чем в дрянном человеческом. В общем и
целом, однако, не считая небольшого района вокруг университета, люди жили в
Цинциннати, а Внутриземцы — за рекой, в Низинах. Нас нисколько не коробило то,
что большинство людей избегало наших кварталов примерно так же, как
доповоротных гетто.
Низины сделались подлинным бастионом Внутризем-ной жизни, на
поверхности непринужденно-уютным, но имеющим уйму тщательно скрытых
потенциальных проблем. Большинство людей поражалось тому, какими нормальными
представляются Низины, что, если хорошенько об этом задуматься, имело свой
резон. Наша история была неотделима от истории человечества. Мы не просто упали
с неба в 1966-м году. Мы эмигрировали с острова Эллиса. Мы участвовали в
Гражданской войне, а также в Первой и Второй мировых. Больше того, кое-кто из
нас побывал на всех трех. Мы страдали в период Великой Депрессии. Мы не меньше
всех прочих ждали, когда же наконец выяснится, кто действительно убил Джона
Роберта Кеннеди.
Однако опасное различие все же существовало, и все
Внутриземцы старше пятидесяти лет проводили ранний этап своей жизни под определенной
личиной. Эта традиция сохранилась вплоть до сегодняшнего дня.
Дома в Низинах представляются скромными, выкрашенные в
белый, желтый, а порой и в розовый цвет. Нет там никаких домов с привидениями,
не считая замка под названием Земля Любви в октябре, когда его превращают в
самый худший дом с привидениями по обе стороны реки. Всюду, как положено,
имеются качели, плавательные бассейны, велосипеды на лужайках и припаркованные
у тротуаров машины. Требуется острый взгляд, чтобы заметить расположенные шестиугольниками
для отваживания черной магии цветы и забетонированные окна полуподвальных
помещений. Дикая, беспощадная реальность расцветает лишь в самых глубинах
города, где собираются люди и где идет буйство эмоций: в парках с
аттракционами, танцевальных клубах, барах, церквях. Но. никогда в наших домах.
А еще в Низинах очень тихо — даже по ночам, когда все их
обитатели не спят. Именно эта недвижная стылость, которую люди первым делом
здесь подмечают, больше всего делает их столь несдержанными и выпускает на волю
их инстинкты.
Глазея из окна автобуса и пересчитывая черные, непроницаемые
для света шторы, я почувствовала, как мое нервное напряжение постепенно
спадает. Мир и тишина этого района словно бы просачивались в автобус. Даже
немногие люди, которые в нем ехали, погрузились в неподвижность. В Низинах
что-то такое словно бы всегда говорило: «Здесь дом».
Мои волосы качнулись вперед, когда автобус внезапно
затормозил. Сидевший позади парень, вставая, задел мое плечо, и я нервно
дернулась. Громко стуча ботинками, он спустился по ступенькам и вышел на
солнце. Шофер сказал, что моя остановка— следующая. Я поднялась и стала ждать,
пока этот любезный мужчина громыхал по боковой улочке, чтобы высадить меня
прямо у нужного дома. Я вышла из автобуса в пятнистую тень, прижимая к себе
коробку и стараясь не вдыхать выхлопные газы, пока автобус укатывал прочь.
Вскоре он исчез за углом, забирая с собой шум и последние остатки человеческого
присутствия.
