Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Вот
кем считает меня Пискари.
– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а не
ручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил,
что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потому
что он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткими
фразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обнял
и стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так,
как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, –
чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.
– Он говорил, что понимает мое желание иметь
друга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. –
Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобы
выжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меня
есть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся от
этих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.
Плечи ее тряслись под пледом.
– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим.
Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустил
себе кровь.
Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила.
Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.
– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живое
электричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Я
хотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросилась
бежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Я
умоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.
Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати,
переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но я
боялась на него смотреть.
– А потом мне не нужно было думать, – сказала она,
и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду,
я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села на
него верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждая
идти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надо
было. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.
Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.
– Кист пытался нас остановить. Пытался встать между
нами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждым
глотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила.
Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полный
удовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: –
…Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась под
черными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал меня
теснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть что
отдать.
Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел –
удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.
– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем он
это делает, и все равно взяла.
Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне не
хотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – или
постепенно сама себя с ума сведет.
– С каждым глотком я чувствовала, как растет его
голод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет,
если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давно
этого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Я
знала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.
Обычная фраза жертв изнасилования.
– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку на
прикрытое одеялом плечо.
– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда в
ее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится.
И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала,
что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.
Я заставила себя дышать.
– Прости меня Боже, – шептала она, – я ожила!
Я три года не жила. Я стала богиней. Я могла дарить жизнь. Я могла ее отбирать.
Я видела его такого как есть, и хотела быть такой, как он. И его кровь горела
во мне, будто была моей, его сила стала совсем моей, и мощь его – совсем моей,
и меня жгло безобразной и прекрасной правдой его существа, и он попросил меня
стать его наследником. Он попросил меня занять место Кистена, сказал, что ждал,
чтобы я поняла, что это значит, и только теперь мне это предлагает. А когда я
умру, стану ему равной.
Я поглаживала ее по голове, и у нее закрылись глаза,
прекратилась дрожь. На нее наваливалась сонливость, лицо становилось спокойным,
пока ум прокручивал этот кошмар, ища способ как-то с ним жить. Я подумала, не
связано ли это как-нибудь с рассветом, уже озарившим небо за ее шторами.
– Я пошла к нему, Рэйчел, – прошептала она.
Бледные губы потихоньку обретали цвет. – Я пошла к нему, и он впился в
меня, как дикий зверь, а я была рада боли. Зубы его были Божьей истиной,
врезающейся мне в душу. Он терзал меня, потеряв самообладание от радости, что
получает обратно свою силу, отдав ее мне так запросто. И я плыла в этой
радости, хотя он почти раздавил мне руки и разорвал шею.
Я заставила себя продолжать ее гладить.
– Это было больно, – вдруг прошептала она
по-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирской
слюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же,
как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, что
я, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Секс
улучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ее
слаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания,
сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не мог
остановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, и
вызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрыв
глаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.
– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом,
потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться в
церкви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое менялась
биохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?
– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голос
ее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсем
детский голос, и веки затрепетали. – Рэйчел, я умерла? Ты не присмотришь
за мной? Чтобы солнце меня не сожгло, пока я сплю? Ты меня посторожишь?
– Тс-с-с, – прошептала я в страхе. – Спи,
Айви.
– Я не хочу быть мертвой, – бормотала она
непослушными губами. – Я сделала ошибку, я не хочу быть наследником
Пискари. Я хочу здесь остаться, с тобой. Можно мне с тобой? Ты меня
посторожишь?
