— Эй, — обиделась я, — я бы и тебя
распотрошила, если бы ты не заставил меня сесть за руль и потом не оглушил
исподтишка, когда я отвела глаза.
Он снова рассмеялся. Смех преобразил его лицо, сделав его,
как я вдруг заметила, очень красивым. Я отвернулась, потому что хотела видеть в
нем только чудовище. Опасное чудовище.
— Котенок, зачем, по-твоему, я посадил тебя за руль? Я
тебя раскусил в пять секунд. Новичок, зеленая, как трава, и, стоило отступить
от заученного хода действий, беспомощная, как младенец. Конечно, я тебя оглушил
исподтишка. Драться можно только одним способом — грязным. Благородством и
рыцарством в драке добьешься только одного — очень быстро умрешь. Всегда
стреляй в спину, бей ниже пояса, без колебаний пинай лежачего, и тогда, может
быть, живой останешься ты. Запомни это. Драка идет смертельная. Это не
боксерский поединок, здесь нельзя выиграть по очкам.
— Дошло. — Как ни грустно, но так оно и было.
Он был прав. Каждая моя схватка с вампиром была смертельной.
Включая и эту.
— Но мы отошли от темы. Со слабостями мы разобрались.
Теперь о сильных сторонах, а их у нас много. Скорость, острота зрения и слуха,
чутье, физическая сила — во всем этом мы превосходим человека. Я учую тебя
задолго до того, как увижу, и расслышу биение твоего сердце за милю. Сверх того
все мы в какой-то мере можем контролировать человеческое сознание. Вампир может
высосать из тебя пинту крови, а ты через несколько минут и не вспомнишь, что
его видела. Это у нас в клыках — капелька галлюциногена, который, в сочетании с
нашей властью, делает тебя особенно внушаемой. Вот, например, никто не
впивается тебе в глотку, а просто ты встретила парня, вы с ним поболтали, а
теперь тебе хочется спать. Так питается большинство наших. Глоточек здесь,
глоточек там. Никто и не заметит. Если бы все вампиры убивали ради еды, нас бы
уже много веков назад выкурили из нор.
— Ты можешь контролировать мое сознание? —
ужаснулась я.
Его карие глаза вдруг загорелись зеленым светом и впились в
меня.
— Иди ко мне. — Он сказал это шепотом, но слова
гулко отозвались у меня в голове.
— Ни за что, — ответила я, похолодев от внезапного
порыва откликнуться на зов.
Его глаза мгновенно погасли, и он весело ухмыльнулся.
— Нет, как видно, не могу. Молодец, это очень удачно.
Мы ведь не можем допустить, чтобы ты размякла и забыла о деле, верно? Возможно,
дает себя знать твое происхождение. С вампирами это не проходит. И с людьми,
напившимися вампирской крови, тоже. Полагаю, в тебе достаточно от нас. Часть
людей тоже иммунна, но лишь доля процента. Чтобы не допустить нас в себя и не
позволить распоряжаться своим сознанием, им нужна выдающаяся сила воли или
естественная сопротивляемость. МТБ и компьютерные игры справляются с большей
частью человечества. Да и телек, если на то пошло.
— Телек? Это кто?
Он насмешливо хмыкнул:
— Телевидение, что же еще. Ты что, английского не
знаешь?
— Ты-то, наверняка не знаешь, — буркнула я.
Он нахмурился и покачал головой:
— День в разгаре, милая. У нас впереди еще долгий
разговор. С восприятием и мысленным контролем мы разобрались, но не забывай о
нашей силе. И о зубах. Вампиры достаточно сильны, чтобы разорвать тебя пополам
и одним пальцем поднять половинки. Если нам вздумается, мы можем отбросить твою
машину. И можем растерзать тебя зубами. Вопрос в том, много ли этой силы
досталось тебе.
Я неохотно начала перечислять свои отклонения:
— У меня хорошее зрение, и темнота мне не мешает. Ночью
я вижу не хуже, чем днем. Я проворнее всех, кого я знаю, если говорить о людях.
И слышу издалека, хотя, может быть, не так далеко, как вы. Иной раз ночью я
слышу, как внизу бабушка с дедушкой шепчутся обо мне.
Я запнулась, поняв по его взгляду, что слишком откровенно
разговорилась о своих личных проблемах.
— Не думаю, что способна контролировать чьи-нибудь
мысли. Никогда не пробовала, но думаю, если бы могла, люди бы относились ко мне
иначе. — Черт побери, опять я перед ним раскрылась! — В общем, —
продолжала я, — я давно знала, что сильнее обычного человека. Мне было
четырнадцать, когда я побила троих мальчишек, хотя все они были больше меня.
После того случая я уже не могла скрывать от себя, что со мной что-то не так…
Ты видел мои глаза. Они не такие. Когда я выхожу из себя, мне приходится
следить, чтобы кто-нибудь не увидел, как они светятся. Зубы у меня вроде бы
нормальные. Во всяком случае, никогда не торчат.
Я поглядывала на него исподлобья. Никогда еще я ни с кем так
открыто не говорила о своей ненормальности, даже с матерью. Ей было тяжело даже
думать об этом, не то что говорить.
— Давай уточним. Ты сказала, что в четырнадцать лет
осознала свою уникальность. Ты что, прежде об этом не знала? Что твоя мама
говорила про отца, пока ты была маленькой?
Это была больная тема, и от воспоминания меня пробрала
дрожь. Вот уж не подумала бы, что стану говорить о таком с вампиром.
— Она никогда не упоминала об отце. Если я спрашивала —
а такое бывало, пока я была маленькой, — она переводила разговор на другое
или сердилась. Но я узнала от других детей. Они обзывали меня безотцовщиной с
тех пор, как научились говорить.
Я на секунду закрыла глаза. Стыд жег и теперь.
— Как я уже говорила, когда я стала подростком, то
начала чувствовать себя… еще более иной. Гораздо хуже, чем когда была ребенком.
Труднее стало скрывать свои странности, как велела мне мама. Я больше любила
ночь. Часами бродила по саду. Иногда не могла уснуть до рассвета. Но пока те
мальчишки не загнали меня в угол, я не знала, как плохи мои дела.
— Что они сделали? — спросил он мягко, почти
ласково.
Их лица словно и сейчас стояли у меня перед глазами.
— Они в который раз доводили меня. Толкали, обзывались
— все как обычно. Это бы меня не взбесило. Такое повторялось чуть не каждый
день. Но когда кто-то из них, не помню который, назвал мою мать гулящей, я
взорвалась. Я швырнула камнем и вышибла ему зуб. Остальные набросились на меня,
и я их поколотила. Они никому об этом не рассказывали. Наконец, в мой
шестнадцатый день рождения мама сочла меня достаточно взрослой, чтобы узнать
правду об отце. Я не хотела ей верить, но в глубине души знала, что это правда.
В тот вечер я впервые увидела, как светятся мои глаза. Она поднесла мне зеркало
и уколола меня в бедро. Не со зла. Она хотела меня напугать, чтобы я увидела,
что делается у меня с глазами. Примерно через полгода после того я убила своего
первого вампира.
Глаза у меня жгло от непролитых слез, но я не плакала.
Нельзя же расплакаться перед этой тварью, которая заставила меня пересказать
то, о чем я старалась забыть!
Он очень странно смотрел на меня. Если бы не знала, подумала
бы — с жалостью. Конечно, этого быть не могло. Он ведь вампир, а вампиры не
знают жалости.
