Он не разжал пальцев, но взглянул на меня. Я погладила его
по щеке:
— Пожалуйста, отпусти его.
Кости отпустил. Дэнни повалился на колени, и его немедленно
вырвало. Кровь сочилась из руки — сломанные кости прорвали кожу. Глядя на него
сверху вниз, я нашла в себе лишь малую толику сочувствия. Много чего случилось
за те годы, что мы не виделись.
— Бармен, похоже, этому парню нужно вызвать
такси, — бросил Кости стоявшему за стойкой мужчине. Тот ничего не
заметил. — Бедняга перепил. — Он нагнулся, будто чтобы поднять Дэнни
на ноги, и я услышала, как он тихо, с жестокой угрозой внушает: — Скажешь еще
слово, и следующими на очереди будут твои яйца. У тебя сегодня счастливый
вечер, приятель. Благодари свою паршивую звезду, что она меня остановила, не то
бы я устроил тебе вечеринку, которой ты бы до смерти не забыл.
Пока Дэнни всхлипывал, задыхаясь и баюкая на груди руку,
Кости развернул меня к дверям, бросив бармену полсотни — с избытком
расплатившись за мою выпивку.
— Лучше нам уйти, пушистик. Попробуем еще раз завтра.
Мы слишком обратили на себя внимание.
— Я же говорила, не надо. — Выйдя за ним к
грузовичку, я поспешно забралась внутрь. — Черт возьми, Кости, можно было
обойтись и без этого.
— Я видел твое лицо, когда он с тобой заговорил. Ты
была белее призрака. Я сразу понял, кто это такой и какую боль он тебе причинил.
Почему-то его мягкий голос подействовал на меня сильнее
крика.
— Ну и чего ты добился, переломав ему кости? Мы теперь
не узнаем, появятся ли здесь этой ночью Хеннесси или Гасила. А если придут и
кого-нибудь захватят? Дэнни всего-навсего переспал со мной и бросил — это не
стоит жизни женщины.
— Я тебя люблю. Ты даже не догадываешься, как дорога
мне.
Он говорил так же тихо, но теперь его голос вздрагивал от
силы эмоций. Я уже не могла сосредоточиться на дороге, поэтому съехала на
обочину, остановила машину и повернулась к нему:
— Кости, я не могу сказать о себе того же, но ты
значишь для меня больше, чем кто бы то ни было. За всю жизнь. Это чего-то
стоит?
Он наклонился, обнял ладонями мое лицо. Те же пальцы,
которые только что сокрушали и калечили, нежно, как хрупкий кристалл, погладили
мои щеки.
— Это чего-то стоит, но я все еще надеюсь услышать
другое. Ты знаешь, я сегодня впервые услышал, как кто-то назвал тебя настоящим
именем.
— Это больше не настоящее имя.
Я говорила то, что думала. Как это по-вампирски!
— Скажи свое полное имя. Я, конечно, сам знаю, но мне
хочется услышать его от тебя.
— Кэтрин Кэтлин Кроуфилд. Но ты можешь называть меня
Кэт. — Последнее было сказано с улыбкой, ведь он до сих пор всего однажды
назвал меня так.
— Думаю, я оставлю себе Котенка, — улыбнулся он в
ответ, успокаиваясь. — Ты была очень похожа на котенка, когда мы с тобой
познакомились. Рассерженного, испуганного отважного котенка. И временами такого
же милашку.
— Кости, я уверена, ты не хотел уходить из бара, и,
насколько я тебя знаю, дни Дэнни уже сочтены. Но я не хочу, чтобы его смерть
была на моей совести. Обещай, что ты никогда этого не сделаешь.
Он в изумлении уставился на меня.
— Ты что, до сих пор неравнодушна к этому сопляку?
Очевидно, нам еще предстояло обсудить разницу между хорошим
и плохим убийством.
— Еще как неравнодушна! Я сама рада бы втоптать его в
грязь, можешь мне поверить. Но это было бы неправильно. Обещай.
— Ладно. Обещаю его не убивать.
Слишком уж легко он согласился.
Я прищурилась:
— И еще обещай никогда не калечить, не уродовать, не
ослеплять, не пить кровь и вообще ничем не вредить Дэнни Мильтону. И не
позволять никому проделывать это у тебя на глазах.
— Эй, так нечестно, — возмутился он.
Видно, не зря я не ограничилась первым обещанием.
— Дай слово!
Он утомленно хмыкнул:
— Ладно. Черти адовы, не слишком ли хорошо я обучил
тебя предусмотрительности?
— Отлично обучил. Ну, в бар нам возвращаться нельзя.
Что ты собираешься делать дальше?
Он обвел пальцем мои губы:
— Тебе решать.
На меня вдруг накатило озорство. Мы были так заняты
скрупулезным изучением сводок о пропавших без вести, протоколов судебной
экспертизы и прочими невеселыми занятиями, что у нас совсем не оставалось
времени на легкомыслие. Я вывела грузовик на проезжую часть и поехала на юг.
Через час свернула на гравийный проселок.
Кости сбоку улыбнулся мне:
— Путешествие по тропинкам воспоминаний, а?
— Не забыл этого места?
— Разве такое забудешь? — фыркнул он. — Здесь
ты хотела меня убить. Так нервничала, то и дело краснела. Никогда меня не
пытались убить так застенчиво.
Я остановилась недалеко от берега и отстегнула ремень
безопасности.
— В ту ночь ты вышиб из меня дух. Не хочешь снова
попробовать?
Он невольно рассмеялся:
— Хочешь, чтобы я тебя поколотил? Ты и впрямь
любительница грубого секса?
— Нет. Попробуй другое средство. Может, оно даже лучше
сработает. Хочешь, потрахаемся?
Я умудрилась произнести это с самой невозмутимой миной, хотя
уголки губ у меня так и норовили расползтись в стороны. В его глазах загорелся
свет — первая искорка зеленого пламени.
— А колья еще при тебе? Хочешь меня здесь же и
упокоить?
Кости снимал куртку, и ясно было, что он нисколько не
опасается.
— Поцелуй меня, тогда узнаешь.
Одним молниеносным движением, которое я видела сотни раз и
все не переставала изумляться, Кости притянул меня к себе и накрыл губами мои
губы. Я и моргнуть не успела.
— Места здесь маловато, — шепнул он долгую минуту
спустя. — Давай выйдем наружу, ты там сможешь вытянуться.
— Э, нет. Прямо здесь. Мне нравится заниматься этим в
кабине.
Его давние слова скатились у меня с языка, и он рассмеялся.
Глаза сверкали чистыми изумрудами, клыки показались из-под улыбающихся губ.
— Давай проверим.
* * *
Еще две недели бесплодных усилий не приблизили нас ни к
Хеннесси, ни к Гасиле. Я перебывала во всех паршивых клубах в радиусе
пятидесяти миль от Колумбуса, но мне не везло. Кости напомнил мне, что гоняется
за Хеннесси без малого одиннадцать лет. С годами он выучился терпению. Моя
юность выучила меня приходить в ярость от топтания на месте.
Мы дожидались заказанной пиццы у меня на квартире. Был
воскресный вечер, и мы никуда не собирались выходить. Я твердо решила ничего не
делать и на сегодня забыть о занятиях. Даже поход за продуктами показался мне
непосильным трудом — отсюда и заказ. Если я что и унаследовала от матери, то ее
нелюбовь к стряпне.
