Удача кончилась в нашем кабинете: за моим столом сидел Гарик
и читал газету. Издалека было заметно, что газетные строчки прыгают у него
перед глазами. Над головой Гарика носились громы и молнии. Он увидел нас в
проеме двери, и атмосфера в комнате мгновенно наэлектризовалась.
– Добрый день, – сказал наконец Гарик мертвым
голосом. Я рефлекторно придвинулась к Ваське и увидела, что пушок на ее руке
встал дыбом. Лично у меня похолодели пальцы ног. Тем более что в углу комнаты
возвышался инквизитор-Николай, всей своей позой выражая суровое неодобрение.
Вот сейчас он разложит свои инквизиторские инструменты и начнет нас пытать –
долго и сладострастно...
– В другом месте, в другое время и при других
обстоятельствах я бы вас убил, – продолжил шеф. – И вполне возможно,
что я так и сделаю, когда мы вернемся домой. Но конкретно сейчас мне приходится
гасить эмоции. Положение в области критическое – Тимур не справляется, и
«подонки» Данилы Мерзлякова атакуют. Сегодня ночью портрет Белинского появился
на воротах нашего олигарха... – Гарик побагровел. – Я лично его
содрал, когда мы с Колей возвращались из... Короче, через полчаса за вами
придет машина, и вы уедете с глаз моих.
– Куда? – тихо-тихо спросила Васька.
– В Гондурас, бля! – заорал Гарик. – К этому
мудиле Тимуру, конечно! Даю ровно две недели, чтобы ударным трудом искупить
свои грехи. Потом приеду и проверю. И если в этой дыре хоть одна сука не будет знать,
кто такой Петров... Молчать и слушать! Обеих подвешу за левую ногу к потолку! А
потом продам в рабство! Арабам!
– Мы... – начала я.
– Время пошло! – объявил Гарик и вышел из
кабинета, грохнув дверью. На пол посыпались хлопья штукатурки...
– Коля, разве мы заслужили все это? Нас не было только
два дня!
Юрист аккуратно раскладывал какие-то документы по папкам и
на мой вопрос отреагировал не сразу.
– Арабы... – прошептала Васька, и в ее глазах
отразился неподдельный ужас.
– Гарика можно понять, – спокойно ответствовал
Николай. – У нас здесь полный стабилизец. Надо было срочно запускать
листовку, а вас нет. Послали к Тимуру Капышинского, а он пропал. И Андрес
трубку не берет. В общем, листовку писал Митя... Получилось очень оригинально,
все смеялись. Кроме Гарика.
Таланты Мити давно стали легендой – чего стоит, например,
его слоган для рекламы презервативов: «Лучшее – на хуй!» Вряд ли он изменил
себе и на этот раз.
Мне вдруг стало жалко Гарика.
– Коленька, скажи честно, там, куда нас посылают, есть
горячая вода?
– Есть все, – заверил он. – Я сам там был –
полный евроремонт, все дела. Уезжать не захочется.
Мы не верили ни единому его слову. Но разве у нас был выбор?
Вскоре мы с Васькой уже бегали по кабинету, спешно
перекидывая нужные файлы с общего сервера в свои ноутбуки, искали газеты с
материалами про Петрова... В суете я с тоской думала о том, что ближайшие две
недели мне, похоже, придется проходить в этих жутких штанах. А они надоели мне
еще в Москве. И, скорее всего, еще долго не удастся вымыть по-человечески
голову, и для полного счастья не хватало только «критических дней», которые
обязательно начнутся сегодня-завтра...
Проклятые масоны!
От горестных мыслей меня отвлек звонок телефона. Через странные
шумы и треск прорывался зычный рык Тимура:
– Дашка, вы уже едете? Павлик вам привет передает.
Горячая вода? Не знаю, не проверял, может, и есть. Где моюсь? Что за интимные
вопросы?! Нам здесь не до жиру, быть бы живу, торопитесь, тут такое... Слушай,
вы с Васькой могли бы стать редакторами местной газеты?
– За хорошие деньги мы балеринами станем. А как же
Капышинский, куда он пропал?
– А у него... творческий кризис.
– Тимур, не темни!
Выяснилось, что Капа сразу после приезда «в поля»
организовал себе насыщенную культурную программу. Последние сутки он безвылазно
провел в местном казино, куда опасаются ходить даже северские бандиты.
– Седня утром притащился в штаб, – ябедничал
Тимур, – пьяный, конечно. И без рубля денег. Типа, сами мы не местные,
голодаем и скитаемся. Одолжите, говорит, сумму, кратную пятистам...
– К чему такая точность?
– Да здесь столько бляди берут за час работы. Ладно,
оревуар!
– Эй, – тут же закричал из коридора Гарик, –
машина уже пришла. С вещами на выход!
Мы попрощались с Николаем и выбежали на улицу. Около красной
«шестерки» стоял Гарик и давал указания водителю.
– Да, кстати, – шеф обернулся к нам и напустил на
себя особо грозный вид, – как вы знаете, там работают «подонки»
Мерзлякова, наши закадычные враги. Советую держаться от них подальше. И вообще
– не пить, не курить, ничего. Приглядывать за вами будет Тимур. С этого дня он
– ваш папа. Я уже посоветовал ему приковать вас наручниками к компьютерам. Все,
счастливого пути!
* * *
Итак, пунктом нашего назначения был Полонск, неприметный
городок Северской области, где мы до сих пор ни разу не бывали. Если верить
водиле, на дорогу обычно уходило часа четыре. На заднем сидении Васька мигом
соорудила себе постельку из моей куртки и уже сладко дремала. На лице ее
появилось мечтательное выражение – видно, в голове Василисы хороводами ходили
сладкие мысли о Перцеле.
Я смотрела в окно и томилась. Вокруг расстилалась великая
Степь. Необъятные просторы навевали чисто русскую тоску. Хотелось тяпнуть по
маленькой, смачно закусить хрустящим огурчиком и от всей души затянуть: «Поле,
русское поле...» Было впечатление, что мы на одиноком айсберге. Казалось,
автомобиль не двигается с места, настолько все было одинаковое, неизменное,
такое же, как минуту, десять, двадцать минут назад...
Сон плавно укутывал меня, как маленького ребенка. Прекрасно,
подумала я, закрывая глаза и проваливаясь в дрему.
Быстро темнело. Где-то далеко лаяли собаки...
В Полонске мы объявились совсем уж ночью. Штаб производил
тяжкое впечатление: потрепанные кресла, грязный пол, кучка сигаретных окурков в
углу. Пахло застарелым перегаром, пылью и псиной.
Посреди этого «великолепия» за куцым столом сидел незнакомец
в сером пальто и что-то записывал в большую тетрадь. Рядом лежал раскрытый
учебник китайского языка. Мужчина неохотно оторвался от своих дел и спросил,
зевая:
– Вы писатели? Обождите-ка, барышни. «Вот принесла
нелегкая...» – ясно читалось в его глазах.
Конечно, мы не ждали красной дорожки к подъезду, но такой
прием... это было уже чересчур.
– А-а! Вот вы где!
