В шатре для переодевания стайка модельерш сбилась у
обогревателя. Над ними, как печальные и любопытные цапли, склонились полуголые
северские девочки-модели. Я с легким злорадством разглядела у парочки целлюлит.
– Вы хорошо разместились? – с праздничной улыбкой
спросила я. – Всего хватает?
– А н-н-нельзя ли еще об-б-богревателей? –
запищала стайка.
– И водки, – храбро добавили сверху, из-под сводов
шатра.
– Визажисты говорят, у них грим замерз!
– А где парикмахеры?..
– Кто члены жюри? А какие номинации?
– Моя коллекция требует особого освещения!
– Нам обещали зеркало!
– А парикмахеры?..
– У нас все продумано до мелочей! – отчаянно
крикнула я, не теряя улыбки, и отползла к выходу – Сейчас я сверюсь с нашей
план-схемой!
Между прочим, оба дефицитных парикмахера суетились вокруг
Васьки, мурлыча по поводу ее локонов. Курочкин и Перцель должны были прилететь
в Северск с минуты на минуту, и поэтому Васька вертелась в новой роскошной
замшевой курточке, глаза ее сияли неземным светом – одним словом, было на что
посмотреть.
Модельершам срочно отправили еще один обогреватель и десять
бутылок водки. Причем водку Андрес с Николаем вызвались доставить лично, чтобы
посмотреть на голеньких девчонок. С этой минуты оба уже не выходили из шатра.
В пресс-релизе мы писали, что возглавлять уважаемое жюри
будет член Французской Ассоциации высокой моды и прет-а-порте. Оставалось найти
человека, готового изобразить на пару часов нашего ценного французского гостя.
Это было тем сложнее, что о жюри Митя вообще забыл. Наконец туда были набраны:
директор местной Академии художественных промыслов; заместитель мэра по
образованию и социальному развитию; олигарх, щедрый хозяин нашего дома с
камином, который оказался в Северске пролетом как раз между Мальдивами и
Гавайями.
Манекенщицы, спотыкаясь и ежась, побежали по сцене.
– Митя, – сквозь зубы процедил Гарик, удерживая за
шкирку неугомонного распорядителя бала, – ты знаешь, что у нашего олигарха
судимость имеется?!
– Подумаешь – судимость! Зато человек хороший, а срок
совсем небольшой...
Ливень хлынул с новыми силами, и мы с облегчением заявили,
что самолет французского гостя задерживается по погодным условиям. Полуголые
девочки в майках и сарафанах из гофрированной бумаги посинели так, что толпа на
площади всплакнула от жалости, а я все глубже куталась в палантин.
– Я думал, все красавицы сегодня на подиуме, –
вдруг томно шепнули мне в ухо, – и тут встречаю в толпе самую красивую женщину
на празднике.
Курочкин! Совершенно непринужденный, в ковбойской куртке,
живой, улыбчивый Курочкин, по-моему, немного похудел, но в целом безупречен.
Человек, чьи смс-ки поддерживали меня в беспросветном мраке Полонска. Мужчина,
который видит во мне красивую женщину, а не машину для производства
предвыборных листовок.
Я шепотом заорала от восторга.
Он с осторожностью профессионального конспиратора прижал
меня к себе, так что я уткнулась в мокрую куртку...
Членом Французской Ассоциации высокой моды сделали Перцеля,
во-первых, за то, что знал французский язык, а, во-вторых, за то, что прилетел
в безупречном европейском костюме. Он неуверенно прокурлыкал по-французски и
прислушался к ликованию толпы.
– Хау ду ю ду? – трепеща, спросил заместитель
мэра.
– Thanks! My flight was excellent and I'm glad to take
part in this splendid show, – не растерялся Перцель.
Заммэра тяжело плюхнулся на стул и нервно высморкался.
Вместе с бестрепетным населением Северска мы отсмотрели все
коллекции нарядов до конца – «Русскую красу» из пожухлых березовых веток,
«Врата Сибири» с использованием фрагментов ватного одеяла, резиновых сапог,
кастрюль и, видимо, всех ненужных вещей из квартиры модельера, «Неукрощенный
авангард» и даже «Игривые невесты», где присутствовали красные чулки в крупную
сетку, бикини с прорезями для сосков, декольте до талии, а креатив граничил с
порнографией. Между прочим, «Игривые невесты» получили приз зрительских
симпатий.
Когда мы с Курочкиным пытались незаметно исчезнуть, меня
поймал мокрый, но полный энтузиазма Юрий Пеночкин:
– Какая экспрессия! Какая импрессия! Какая чистота
помыслов! – шумно заявил он. – Это вам не предвыборные листовки
царапать! Кстати, нельзя ли мне устроить эксклюзивное интервью с французом?
– Разве вы по-французски понимаете?
– Не понимаю! Но я бы объяснил французу, что если он,
француз, на нашей территории, то должен говорить на нашем языке. На великом и
могучем. На конкретном русском языке. И тогда языковой барьер исчезнет!..
Я горько вздохнула и скользнула в машину Курочкина, к его
охранникам. Через полчаса мы уже ехали между сосен к большому деревянному
коттеджу. Там было тепло, как в раю, и пахло одновременно шашлыками и булочками
с корицей.
Курочкин бережно донес меня до огромной кровати...
* * *
Андрей обнимал меня даже во сне. Это я выяснила, проснувшись
в платиновом сумраке октябрьского утра. Открытие меня порадовало – как пиарщик,
я хорошо знаю, что люди почти всегда думают не то, что говорят, и больше
доверяю проявлениям бессознательного. Если мужчина клянется тебе в любви, а во
сне отворачивается и уползает в угол кровати – пиши пропало.
Я поуютнее устроилась на подушке и со сладкой дрожью
перебрала все сексуальные подробности ночи. Да, Курочкин хорош, ничего не
скажешь...
Порадовалась, что в сумке есть зубная щетка. Одним словом, я
в раю.
Мы завтракали вдвоем в огромном кресле какими-то
позавчерашними бутербродами. Курочкин рассуждал об осени, поэзии и японской
кухне.
– Кстати, о Японии! Я же привез тебе подарок!
Откуда-то из чемодана было извлечено немыслимое, тончайшего
шелка, рассветно-бежевое кимоно с вышивкой.
– У этого кимоно есть имя, – нежно объяснял
Андрей, завязывая широкий пояс на спине. – Видишь, здесь вышита икебана, а
здесь японки с книгами и сямисэнами. Его название «Гейша». Оно специально для
таких редких женщин, которые сочетают красоту с умом, а смелость – с
благовоспитанностью.
Мы оба расхохотались. Нам столько нужно было рассказать друг
другу, что в штаб Курочкин завез меня только к обеду – я, как опытный
конспиратор, вылезла из машины за углом, чтобы Семен Семеныч не углядел в
видеокамеру, и тихо кралась в кабинет.
– О, Дашенька! – ласково и подозрительно
провозгласил Гарик, который, как всякий бес, умел быть везде
одновременно. – Отлично выглядишь, бухала вчера?
