Луначарский. А как же быть с вашим памятником?
Троцкий. Ну, мой можно оставить. Только временно надпись на нем переделайте. Напишите: Гарибальди, что ли.
Луначарский. Да ведь Гарибальди с большой бородой!
Троцкий. Ну, времени столько прошло, что мог успеть и побриться. Кажется, теперь все. Фф-фу!.. Ну, вот комедия и кончена!..
Луначарский. Вы думаете — кончена? Я думаю, она только после приезда международной комиссии и начнется!..
Моя старая шкатулка
У меня есть старая шкатулка палисандрового дерева, выложенная по крышке инкрустацией, — совсем такая, какую возил с собой Павел Иванович Чичиков.
Я свою тоже теперь вожу за собой.
С сентября позапрошлого года.
А раньше она стояла в углу кабинета моей петербургской квартиры и служила хранилищем трофеев побед моей горничной надо мной.
Дело в том, что у меня с моей горничной шла глухая, тайная, незаметная, но свирепая, неумолимая борьба. Всякий из нас терпел свои поражения и одерживал победы, но на ее долю приходилось побед больше, чем поражений…
Каждый день утром, сидя за письменным столом, я просматривал корреспонденцию и прочитанное, ненужное бросал на пол; просматривал поданные счета и, отметив в записной книжке итоги на предмет уплаты, счета бросал на пол, вынимал содержимое боковых карманов, отбирал ненужное — бросал на пол. И уходил из дому.
А потом являлась горничная, тщательно подметала пол, а все брошенное не менее тщательно собирала и аккуратной пачкой засовывала между подсвечником и часами около чернильницы на письменном столе.
Приходил я. Замечал засунутую пачку; бросал на пол.
Приходила она. Собирала с пола. Засовывала между подсвечниками и часами.
Приходил я. И, признав себя побежденным, совал всю пачку в старую шкатулку палисандрового дерева с инкрустацией.
Замечательнее всего, что у нас с горничной никогда не было разговора об этом. Ведь смертельно враждующие армии не ведут между собой переговоров. Не правда ли?
* * *
Мой отъезд из Петербурга был вынужденно срочным, лихорадочно поспешным. Уезжая, я совал в большой чемодан первое, что подворачивалось под руку…
Так и увез с собой палисандровую шкатулку.
А сегодня — открыл ее и стал перебирать старое, пожелтевшее, основательно забытое.
В этой шкатулке нет ни золотых локонов, ни медальонов с портретом любимой, ни засохших и рассыпающихся при первом прикосновении цветов.
Выбираю из беспорядочной, перемешавшейся от дорожной тряски груды первое попавшееся:
Ресторан «Вена». Счет. Итог — 270 рублей.
Что такое?!
A-а… Помню! Праздновал в большом кабинете свои именины, 26 января. Гостей 24 персоны.
А ну, посмотрим:
Помню я эти именины… Хозяин «Вены» — незабвенный покойник Иван Сергеич Соколов — постарался: украсил мое место цветами и за свой счет, в виде подарка, отпечатал юмористическое меню на 24 персоны.
Вот оно: огромное красное «26 января», а под ним:
«Закуски острые, сатириконские; водка горькая, как цензура; борщок авансовый; осетрина по-русски без опечаток; утка — не газетная; трубочки с кремом à la годовой подписчик».
Бедный остряк, Иван Сергеич… И косточки твои, вероятно, уже рассыпались.
Бросаю на пол и счет и меню — пойди-ка подбери снова это все, моя петербургская горничная!.. Далеко ты.
Беру следующую бумажку:
«Дорогой Аркадий! Погода хорошая. Бери на Конюшенной таксомотор: поедем покатаемся на Стрелку. Можно и к Фелисьену».
Н-да-с. Катались раньше мы. Пили кровушку.
На пол бумажку! Следующая:
«Зачем презираете скромную Финляндию? Райвола и мой замок
[6]
по вас соскучились. Приехали бы и Радакова
[7]
привезли. Ах, какой у него чудесный рисунок — «Песня голода»
[8]
. Ждем. Ваш Леонид Андреев ».
Благоговейно откладываю в сторону. Рука, набросавшая эти торопливые строки, уже не будет скользить пером по бумаге.
Спи крепко и спокойно, любимый писатель и человек.
А это что?
«Аркадий, выкупай заложников…
…Сидим у Давыдки, в безумной оргии прокутили 7 р. 20 коп., а нет ни соверена. Твои заложники жизни П. Маныч, Сергей Соломин
[9]
и др.».
Сергей Соломин умер давно. Петр Маныч, говорят, расстрелян, да и «др.», я думаю, едва ли уцелели…
На пол, на пол!..
«Солнышко мое! Тысячу раз целую и нежно обним…»
Гм!.. Нет, это не то. А вот!!
«Аркадий! Управляющий конторой мне передал, что ты распорядился повысить цену на «Сатирикон» с 12 к. до 15 к. Не делай этого безумства, не роняй тираж. Ты знаешь, что значит для читателя 3 копейки. Твой Ре-Ми».
Призадумался я… Ре-Ми где-то за границей, а я в Севастополе, а петербургский читатель, рассчитывавший в 3-х копейках, купил, вероятно, недавно на последние полторы тысячи полфунта плохо выпеченного хлеба, съел и тихо отправился туда, где и Иван Сергеич Соколов, и Леонид Андреев, и Гейне, и Шекспир.
Мимо, мимо.
Это еще что такое?
«Г. Аверченко! У меня почти все комнаты пустуют. Не направите ли ко мне хорошего жильца? С почтением ваша бывшая квартирная хозяйка И. М.».
«Счет от портного Анри.
2 пиджачных костюма — 210 р.
1 жакет — 135 р.
1 фрак с 2 бел. жил. — 195 р.».
Этот жакет и сейчас у меня. Еще на прошлой неделе портной за перемену истершейся шелковой подкладки на коленкоровую взял 17 000 рублей.
