Обрадованный Август Второй отблагодарил мальчишку медным пятаком и повелел в честь случившегося установить в посёлке особый памятный дом для найденных вещей – «дабы не оставались они сирыми и беспризорными, но вовремя находили своих страждущих владельцев», – так сказал добрый король. А ещё он приказал построить и открыть винокуренный цех, поскольку здешнее вино «зело полезно, бодрит дух и внушает радость». Повелел и убыл восвояси, оставив жителей посёлка в надежде на то, что королевские распоряжения окажутся пустой, похмельной болтовнёй. Но, как показало время, король запомнил свой визит в Бэрилон: через несколько месяцев в посёлок приехал работный люд, подтянулись подводы со строительными материалами и закипела работа. На том сонная, унылая жизнь посёлка закончилась – Бэрилон стал прирастать домами, лавками, конторами… Появилось королевское почтовое отделение, у тракта организовалась конная станция: бывший никчемный посёлок быстро превращался в самый настоящий, пусть и провинциальный, городок. Ну а «Приют утерянных вещей» был выстроен в центре того городка, рядом с ратушей, практически бок о бок – одноэтажное кирпичное здание, высокое, с невероятно дорогими по тем временам настоящими стёклами в стрельчатых окнах.
Что же касаемо добропорядочного паренька, столь неожиданно изменившего судьбу родного Бэрилона, то в другой городской легенде говорилось о том, будто бы отец мальчика, сапожник Вильям, сильно огорчился необдуманному поступку сына. И от того невыносимого огорчения выгнал его из дому, предварительно избив и отняв у паренька заработанный им королевский пятак: мальчик оказался с характером, в тот же день ушёл по тракту в сторону моря. А далее, согласно той легенде, беглец поступил юнгой на быстроходный торговый корабль и знатно преуспел в морском деле, став через десяток лет помощником капитана. А ещё через пару лет поднял на том корабле бунт, собственноручно обезглавил капитана саблей и объявил себя Чёрным Бароном. В дальнейшем Чёрный Барон с его командой прославились как самые кровожадные пираты южного моря, о похождениях которых рассказывали в портовых тавернах, пели в разудалых матросских песнях, а матери пугали именем Барона непослушных детей.
Пиратское безобразие продолжалось до тех пор, пока осерчавший король Август Второй не снарядил военно-морскую экспедицию на поиски корабля Чёрного Барона: в конце концов судно было обнаружено, обстреляно из тяжёлых фаерболомётов и уничтожено. А выжившего в переделке Барона доставили в столицу, где публично казнили на центральной городской площади, в присутствии короля. Разумеется, милейший Август не признал в бородатом пирате того самого мальчика, которому он некогда подарил медный пятак. И которому столь круто изменил судьбу.
В просторном хранилище, освещённом лишь потолочными самосветными лампами, стояла полудюжина высоченных стеллажей, далеко разнесённых друг от друга и заваленных всяческим хламом. Раньше, при прежнем хозяине «Гермеса», стеллажей было в два раза больше, но предприимчивый дядюшка Шмуль, по-хозяйски решив что хватит и шести, втихаря продал казённое имущество проезжим коммерсантам. Возникшую же недостачу он с лёгким сердцем оформил как «естественную убыль в связи с ветхостью», хотя старинные, надёжно сделанные стеллажи могли простоять в бюро находок ещё лет сто, не менее. Легковерный – за взятку и угощение в ресторане – господин Туфа, прочитав акт списания, лишь изумлённо развёл руками. Однако, сказав: «Экий же ты наглец, Шмуль», подписал тот акт, а большего дядюшке и не требовалось.
Впрочем, по-своему дядюшка Шмуль был прав – такого количества стеллажей в бюро находок не требовалось. Всё равно большая их часть стояла пустая, с голыми полками, на которых лежала одна только пыль: не нёс народ находки в «Гермес» и всё тут. Потому как ценное, понятное дело, оставлялось себе, а бить ноги из-за всякой ерунды у людей охоты не было. Нет, конечно изредка, иногда, но всё же в бюро кто-нибудь чего-нибудь да приносил… Как правило, приходили или дети, или женщины преклонных лет – и тем, и другим обычно свойственно наивное стремление поступать по закону.
Потому, чтобы создать видимость активной деятельности «Гермеса», дядюшка Шмуль регулярно покупал на блошином рынке всяческие дешёвые, малопригодные в быту вещи и оформлял их как находки. Подержав вещицы на полках с два-три месяца, он перепродавал их старьевщикам, а убыль оформлял как возврат предметов владельцам, без всяческого зазрения совести подделывая подписи несуществующих хозяев. В общем, на бумаге, в отчётности, фирма «Гермес» пользовалась в городе большим успехом. И, судя по тем отчётам, город населяли одни лишь рассеянные, пачками теряющие зонты, галоши, ветхие книги, ложки-вилки, мятые кастрюли и прочий никому не нужный мусор.
Крис, одетый по случаю уборки в старые штаны, линялую майку-безрукавку да резиновые тапки-шлёпанцы, поставил ведро с водой на пол, бросил рядом швабру и достал из-под мышки веник. Постукивая рукоятью веника по ладони словно дубинкой, парень с неприязнью оглядел стеллажи. Взбираться на верхотуру и сметать с подпотолочных полок вековые залежи пыли Крису не хотелось, но куда прикажите деваться? Ругая про себя магистра финансовой магии самыми последними словами, он нехотя полез на ближайший стеллаж – без разбора наступая на разбросанные там и сям дядюшкины «находки».
Веник с трудом продирался сквозь узкую щель между потолком и верхней полкой: лежалая пыль вываливалась оттуда пластами, падала по обе стороны высотной конструкции – возле стеллажа с каждой минутой становилось всё грязнее и грязнее. Крис мельком глянул вниз, уныло подумал о том, что впереди ещё пять таких же, с обязательным мытьём полов, и его нелюбовь к магистру Пондильяку достигла поистине вселенских масштабов. Окажись вдруг королевский проверяющий где-нибудь поблизости, Крис с великим удовольствием треснул бы его по голове пыльным веником. А там будь что будет!
Что именно могло бы случиться после столь опрометчивого поступка, парень додумать не успел: веник зацепился за нечто весомое, подвижное – подцепленное прутьями, оно подъехало к самому краю полки, вывалив на лицо Крису рассыпчатый кусок пыли. Уронив веник, Крис протёр свободной рукой глаза, расчихался; запустил руку в щель, он вытащил оттуда находку – что-то тяжёлое, холодное, прямоугольное – и, сунув непонятный брусок в карман штанов, торопливо спустился вниз.
В хранилище было тихо: лишь слегка гудели трубки самосветных ламп, да едва слышно поскрипывал растревоженный стеллаж; откуда-то издалека доносились приглушённые расстоянием причитания дядюшки Шмуля, вынужденно опустошавшего сейф. Убедившись, что дядюшка занят и можно не ожидать его внезапного появления – а в том, что Шмуль немедля отобрал бы найденный предмет, Крис ничуть не сомневался – парень достал из кармана находку и принялся её изучать.
Предмет оказался стальной, размером с ладонь коробочкой, напоминающей футляр для хранения дорогих пишущих ручек. Матовая, без каких-либо надписей, она была крест-накрест перевязана серой от пыли матерчатой лентой, с сургучной печатью на узле. Крис поднёс коробочку к уху, осторожно потряс ею, но никаких подозрительных звуков не услышал. Пожав плечами, он сунул мизинец под перевязь и легко порвал непрочную от времени материю; в тот же миг печать рассыпалась лёгким коричневым пеплом, мгновенно растаявшим в воздухе – но Крис этого не заметил. Не до того ему было.
