– Вот тебе и ну! – огрызнулся Христофор. – Не к бутылкам он нас вел!
– Как, не к бутылкам? – Джек был страшно заинтригован. – А к чему ж тогда?
Христофор тяжело вздохнул.
– Напрягите-ка память граф. Помните, я рассказывал, как вытащил ящик с бутылками со «Старца Елизария»? Наверняка, помните. Даже такой... вельможа, как вы, не мог бы забыть этого занятного рассказа.
– Ну, – кивнул граф. – И что дальше?
– А дальше – я обрызгал ящик фиксатором, чтобы получить его копию – одну, вторую, третью – в общем, продал я целый штабель. Правда, это была одна видимость. Вы еще помните, как действует фиксатор? Ведь с его помощью мы обвели вокруг пальца ифрита в «Н-ске-2000»! Помните – фальшивые ящики с надписью «Полиноид»?
– Да что ты пристал? – не вытерпел граф. – Все я помню! Но при чем тут наш нюшок?
– Фиксатор – это вещество, которое вырабатывает самка Миражинского нюшка. С его помощью она спасается от хищников – заставляет их подкрадываться к бесплотному фантому, а сама тем временем удирает. Самцы нюшков, наоборот, именно по этим следам отыскивают своих самок. Они чувствуют этот запах чуть не за сотню миль, понимаете?
– Э-э... – неопределенно протянул граф. – Ну?
– Бутылки пахнут самкой. Мы покупаем самца, и он приводит нас к бутылкам. Что непонятно?
– А почему же он здесь-то, в Москве, не привел? – дотошно выпытывал граф.
– Да потому что самку он почуял! – заорал Гонзо. – Настоящую сучку, а не следы какого-то там фиксатора, понятно тебе?
– А! – прозрел Джек Милдем. – Самку! Они ведь самку по телевизору показывали! Ну точно! Я же сразу сказал: смотрите, у них тоже нюшок! Правильно? И вот что я вам скажу: наших бутылок вообще никогда в Останкино не было! Теперь ясно?
– Вот теперь ясно, – сказал Христофор. – Спасибо за науку, граф.
Джек хотел поделиться еще какими-то соображениями, но Гонзо только отмахнулся от него, нагоняя княжну.
– Оля, не расстраивайся. – тихо сказал он. – Не все еще потеряно...
Он тронул ее за рукав. Княжна дернула плечом и хмуро на него посмотрела. Но в ее глазах уже не было злобы, в них стояли слезы. Ольга сердито вытирала их тыльной стороной ладони, а слезы все текли и текли. Тогда она отвернулась.
Христофор искал слова, которые могли бы утешить ее, но что он мог сказать? Снова звать с собой в Ялту девятьсот третьего года? В Ливадийский дворец, к морским купаниям и экологически чистой пище? Но это означало, что княжне придется отказаться от погони за ифритами. Страшно было подумать – сказать такое Ольге. А что еще он мог предложить? Промучавшись с минуту, он сказал совсем другое:
– Ты помнишь, как нюшок заметался тогда, на Лубянке, когда мы шли по следу? Что-то ему явно мешало. Может быть, там есть и второй след. Нужно попробовать...
Ольга кивнула. Она не смотрела на Христофора, но положила свою мокрую ладонь на его руку.
– Оля! – едва слышно произнес Христофор. И не мог прибавить больше ни слова.
Длинные ресницы с капельками слез, дрожа, поднялись – княжна посмотрела на него. Губы ее шевельнулись – она была готова сказать ему что-то очень важное...
Но рядом уже стоял граф.
– А теперь вы мне объясните, – грозно заговорил он, – наши-то бутылки – где?!
– Нет, я не могу больше! – Ольга вдруг оттолкнула его и побежала.
Христофор бросился за ней.
– Оля, что с тобой? – кричал он. – Подожди!
Но она уже скрылась за углом. Добежав до поворота, Гонзо заметался, как нюшок на Лубянке. Ольги нигде не было видно. Она могла свернуть и налево, во двор, и направо – в чахлый садик, а то и вообще добежать до следующего угла... Он заглянул в садик, но обнаружил лишь стаю непуганых воробьев, деловито скачущих по голой земле, да кошку, старательно показывающую воробьям, что греется на солнышке. Тогда он перешел через улицу, нырнул в темную, запашистую подворотню и оказался во дворе какого-то не то склада, не то мастерской. Ольги тут тоже не было. Гонзо повернулся было, чтобы уйти, но вдруг застыл, раскрыв рот, и долго стоял, не шевелясь, пока не убедился что перед ним не мираж. Посреди дворика, между кучей металлолома и тремя поддонами кирпича, возвышался похожий на старую трансформаторную будку... межмирник «Леонид Кудрявцев».
– Оля! – шепотом прокричал Христофор. – Оля, иди сюда! Мы спасены!
Предание об эликсире владения
Непреоборимое волнение охватывает смиренного повествователя по мере приближения к печальному, но поучительному концу этой истории. Была ли она достойна драгоценных властительных ушей? Об этом судить Всемилостивейшему Покровителю искусств и наук, справедливость которого сравнима лишь с его же милосердием. В неоплатном долгу пребывает рассказчик, чью простую речь Повелитель Народов пожелал выслушать до конца, несмотря на чрезвычайную занятость государственными делами и болезнь любимого слона. Сей неоплатный долг побуждает меня теперь совершить последнее, чрезвычайное усилие, чтобы заслужить одобрение Затмевающего Светила и скромное вознаграждение, которое будет угодно вручить мне его непревзойденной щедрости. Наберись же терпения, о Величайший из слушателей этой истории, и ты узнаешь, чем она завершилась!
Вынесенные к свету из-под сумрачных сводов пещеры, Вайле и Адилхан были ослеплены таким ярким сиянием, какого не бывает и в самый солнечный день. Ифрит, спасший их от кровожадных халваров, разомкнул свои поистине жаркие объятья и тут же бесследно исчез. Закрываясь рукой от слепящего света, падишах приоткрыл глаза, но лишь на мгновение – сутки, проведенные в кромешной тьме, не позволяли быстро привыкнуть к такому освещению. Одного взгляда, впрочем, было достаточно, чтобы понять, как далек был от истины бедняга Пулат, принимая этот свет за дневной.
Адилхан и Вайле находились в огромном зале, не имеющем окон. Здесь был лишь один источник света – белый шар, без видимой опоры паривший под потолком. Но этот источник мог соперничать в яркости с самим дневным светилом. Постепенно привыкая к его сиянию, падишах смог рассмотреть стоящую на полу посреди зала огромную чашу красного камня, до краев наполненную темной, чуть поблескивающей жидкостью. К удивлению Адилхана, слепящий шар вовсе не отражался в жидкости, вместо этого в глубине ее слабо мерцали разноцветные огни.
– Да ведь это же... – начала Вайле, и тут же умолкла.
– Что – это же? – спросил Адилхан.
– Нет, нет, ничего! – девушка уже справилась с собой. – О, великий падишах! – заговорила она совсем другим голосом. – Ты спас меня от неминуемой гибели, и я хочу немедленно отблагодарить тебя!
– Кхм! – Адилхан был несколько озадачен. – В каком смысле – немедленно?
Но она уже обвила его шею руками, прижалась губами к его губам, нежными пальцами провела по спине. Он, наконец, решился обнять ее – она отвела его руки, нежно, но настойчиво заставила вытянуть их по швам, а затем вдруг опустилась на колени и обняла его ноги.
