И пока британские археологи в Египте и Палестине, образно говоря, шли по стопам Шлимана, немецкие ученые быстро усорешенствовали и уточнили его метод. Немецкая археология стремилась к тому, чтобы достичь в реальности того, что совершил Флобер в своем «Саламбо», – воссоздать, вплоть до самых мельчайших деталей, дух и атмосферу той далекой эпохи, артефакты и документы которой они изучали. Вряд ли стоит говорить, что это был медленный, порой мучительно трудный процесс, требующий внимания и неиссякающего терпения. В него входили не только собственно раскопки монументальных сооружений и поиски сокровищ. Он включал в себя также раскопки и реконструкцию административных, торговых, деловых и жилых построек. Используя эту методику, Роберт Колдуэй в 1899–1913 гг. провел успешные раскопки развалин Древнего Вавилона. Благодаря его трудам была воссоздана достоверная и широкомасштабная картина культуры, которую прежде в самых разных контекстах единодушно именовали «исчезнувшей цивилизацией».
Крупнейшие археологические находки XIX в. в значительной мере были обязаны критическому изучению Шлиманом гомеровского эпоса, его методичной настойчивости и умению отделять реальные факты от вымыслов. Нечего и говорить, что этап, когда подобный же подход должен быть применен в отношении самого Священного Писания, стал только делом времени. Человеком, внесшим наиболее значительный вклад в этот процесс, стал знаменитый французский богослов и историк Эрнест Ренан.
Ренан, родившийся в 1823 г., избрал карьеру священника, поступив в богословскую семинарию Сен-Сюль-пис. Однако в 1845 г. он отказался от своего первоначального намерения, увлекшись изучением трудов немецких библеистов, которые ставили под сомнение буквальный смысл христианского вероучения. В I860 г. Ренан отправился в длительную археологическую экспедицию в Палестину и Сирию. Три года спустя он опубликовал свою знаменитую (и еще более скандальную) книгу «Жизнь Иисуса», в том же году переведенную на английский. В своей книге Ренан предпринял попытку сорвать с христианства ореол мистической тайны. В его изображении Иисус представал «совершенным человеком», но все же человеком: смертным созданием, а не неким богоподобным персонажем. Ренан сформулировал в книге своего рода иерархию ценностей, которую сегодня можно назвать «секулярным гуманизмом». В результате «Жизнь Иисуса» вызвала один из самых резких переворотов в развитии общественной мысли XIX в. Она прочно вошла в первые полдюжины самых известных бестселлеров XIX в., и с тех пор не прекращается публикация ее переизданий на разных языках. Для представителей «образованных классов» имя Ренана сделалось столь же привычным, как для нас – имена Фрейда или Юнга, а в эпоху до появления телевидения его книга читалась куда более широко, чем в наши дни. «Жизнь Иисуса» одним ударом опрокинула прежние представления о библеистике, так что последняя стала восприниматься как нечто не заслуживающее особого уважения. На протяжении последующих тридцати лет своей жизни после выхода в свет «Жизни Иисуса» Ренан оставался незаживающей занозой для римско-католической церкви. Он выпустил книги об апостолах, об апостоле Павле и раннем христианстве, которое рассматривал в контексте истории и культуры Рима эпохи империи. Он стал автором двух поистине эпических серий работ: «История зарождения христианства» (1863–1883) и «История израильского народа» (1887–1893). Не будет преувеличением сказать, что Ренан выпустил из бутылки такого джинна, которого христианству с тех пор так и не удалось поймать или хотя бы приручить.
В то же самое время Рим подвергся неожиданной атаке на совершенно ином фронте. За четыре года до появления «Жизни Иисуса» Чарльз Дарвин опубликовал свой знаменитый труд – «О происхождении видов», за которым последовала другая книга – «Происхождение человека», выдержанная в духе богословских штудий, в которой автор брал под сомнение свидетельства Священного Писания о сотворении человека. После выхода книг Дарвина настал великий век английского агностицизма, крупнейшими представителями которого явились Томас Гексли и Герберт Спенсер. Такие влиятельные и широко читаемые философы, как, например, Шопенгауэр и в особенности Ницше, также бросали все новые и новые вызовы основополагающим этическим и богословским постулатам христианства. Согласно модной тогда доктрине «l'art pour Tart»
[49]
искусство воспринималась как некая самодостаточная квазирелигия, имеющая право вторгаться на ту священную территорию, от притязаний на которую официальная религия отказалась. Храмом нового культа и новой веры сделался Байрейт, и образованные европейцы считали для себя вполне допустимым быть «вагнерианцами», как прежде – быть христианами.
Римско-католическая церковь подверглась и мощному политическому нажиму. В 1870–1872 гг. Пруссия одержала победу в войне с Францией, и образование новой Германской империи впервые в современной истории создало в Европе мощную военную силу, никак не связанную с римо-католичеством. Империя эта была христианской, но лишь в такой мере, в какой можно считать христианством лютеранство. Что же касается лютеранской церкви, то при всех ее благих намерениях она мало чем отличалась от прислужницы военного министерства. И, что представляется наиболее прискорбным эпизодом, партизанская армия под предводительством Джузеппе Гарибальди, завершившая к 1870 г. объединение Италии, захватила Рим, национализировала Папскую область и все прочие территориальные владения церкви, сведя тем самым римско-католическую церковь к положению чисто номинальной несекулярной власти.
Подвергшись нападкам со стороны науки, философии, искусства и секулярных политических сил, Рим пережил самое мощное потрясение за последние три с половиной века со времени лютеранской реформации. И – отреагировал на это целой серией отчаянных оборонительных жестов. Римская курия попыталась – и, как оказалось, тщетно – установить политический союз со всеми католическими (или хотя бы номинально католическими) силами, такими, как империя Габсбургов. 18 июля 1870 г., после голосования на Первом Ватиканском соборе папа римский Пий IX, которого Меттерних
[50]
охарактеризовал как человека «с добрым сердцем, слабого головой и страдающего недостатком здравого смысла», провозгласил догмат о папской непогрешимости.
[51]
Чтобы противостоять нападкам со стороны писаний того же Ренана и германской школы библеистики, церковь начала готовить собственные кадры ортодоксальных ученых, своего рода элитные «ударные отряды» католических интеллектуалов, которые, как предполагалось, должны были дать достойный отпор врагам католичества на своей собственной территории. Так возникло движение за модернизацию католичества.
