Фридрих являлся воплощением щедрого монарха-покровителя. Он помогал огромному количеству ученых, писателей и переводчиков во всех областях искусства и науки, в том числе и таким выдающимся личностям, как Михаэль Скотт. Скотт до этого работал в Толедо, где приобрел славу как астролог и переводчик – сначала комментариев к трудам Аристотеля, а затем и самих его работ. Примерно в 1220 году он стал придворным астрологом Фридриха, обучая императора «магии слов и цифр», снабжая его прогнозами относительно военных походов, политических интриг и строительства городов.
В 1224 году Фридрих основал университет в Неаполе, который стал одним из первых университетов Европы – он на девятнадцать лет старше своего собрата в Саламанке, старше Оксфорда на двадцать пять лет, Сорбонны на тридцать три, а Кембриджа на шестьдесят. Его школа медицины в Салерно считалась самой лучшей в Средние века, и ни один врач не имел права практиковать во владениях императора, не получив ее диплома. Программа обучения была всеобъемлющей – за курсом логики следовали пять лет изучения медицинской науки, причем последний год был посвящен практической хирургии. Помимо всего прочего, медицинская школа Салерно стала пионером применения анестезии в Европе – для этого использовалась пористая губка, пропитанная смесью гашиша, опиума, белладонны и других веществ. Знания об этой методике впоследствии были утрачены и возродились лишь несколько столетий спустя.
Фридрих проявлял личный интерес к переводам, сочинению и распространению книг по медицине. Однако основные его склонности лежали в религиозной сфере, вращаясь вокруг таких вопросов, как природа и бессмертие души. Он собственноручно провел глубокий анализ иудаизма и пришел к выводу, что эта религия отражает влияние индийской философии. Он обожал ставить перед учеными религиозные и философские головоломки. Именно в таком соревновательном духе составлены его «Сицилийские вопросы» – пять вопросов, отправленных им авторитетным ученым Египта, Сирии, Персии, Марокко и других стран исламского мира. Эти вопросы касались вечности вселенной, границ теологии, категорий науки, бессмертия души и высказывания пророка Мухаммеда о том, что «сердце верующего находится между двумя пальцами Бога»
[88]
. Ни один из полученных ответов не удовлетворил Фридриха. Его личная точка зрения представляла собой сочетание скептического рационализма с безусловным признанием духовности, но духовности в широком, герметическом смысле, не связанном с теологическими догмами любой официальной религии. В том, что касается наиболее распространенных религий, он «не принимал любую легенду или теорию за чистую монету». В 1239 году папа Григорий IX официально обвинил Фридриха в том, что тот не признает непорочного зачатия, а также утверждает, что мир обманут тремя самозванцами – Моисеем, Иисусом и Мухаммедом
[89]
В Европе тринадцатого века любое обучение вне стен церкви вызывало подозрение и в определенном смысле ассоциировалось с магией. Отчасти из-за его образованности, а отчасти из-за знакомства с философией герметиков Фридриха нередко считали магом. Враги обвиняли его в том, что он занимается запрещенным колдовством, причем некоторые из них искренне верили в эти обвинения. Несомненно также, что их вера имела под собой реальные основания. Как бы то ни было, а под покровительством Фридриха герметизм проникал в Европу, неся на себе печать личности и одобрение императора. Он добрался даже до Балтики, где тевтонские рыцари обвинялись в той же еретической и колдовской практике, что и тамплиеры, – правда, в отличие от тамплиеров им удалось избежать преследований церковных и светских властей. Таково было влияние Фридриха. Если бы появившийся три века спустя Фауст жаждал власти, то в результате возникла бы фигура, очень похожая на императора Фридриха.
5. Средневековые маги
Следует подчеркнуть, что наше описание позднего Средневековья – роскошные хозяйки замков, закованные в броню странствующие в поисках приключений рыцари, турниры, рыцарская любовь, трубадуры, поэты, менестрели и изысканные манеры – относится к периоду после начала Реконкисты и Крестовых походов. До этого времени Западная Европа считалась отсталой – по меркам ислама и Византии. Точно такими же выглядели «отсталые дикари» Азии и Африки в глазах завоевателей последующих эпох или американские индейцы в глазах конкистадоров и колонистов, впервые столкнувшихся с ними. Даже дипломаты, министры, придворные и монархи были неграмотными олухами, не имевшими ни малейшего представления о философии, истории, культуре и даже географии. Печатный станок еще не был изобретен, и поэтому книги считались редкостью. Церковь запретила большую часть книг, присвоив себе монополию на образование и сделав его крайне ограниченным. И только после того, как в результате Реконкисты и Крестовых походов Европа столкнулась с исламскими, иудаистскими и византийскими идеями, она начала «цивилизовываться» в привычном значении этого слова.
Тем не менее к началу тринадцатого века европейское общество и европейская самоидентификация – осознание себя и своего места в мире – изменились до неузнаваемости. Перемены были такими же драматичными и быстрыми, как те, с которыми мы столкнулись в двадцатом столетии. Современные средства массовой информации время от времени говорят о том, насколько сильно изменился мир на протяжении жизни одного человека, родившегося в конце девятнадцатого столетия и отмечающего свой сотый день рождения. Для европейца, родившегося в 1090 году, перемены, произошедшие к 1190 году, показались бы не менее грандиозными. И в основе всей этой трансформации лежали постоянные контакты с исламским, иудаистским и византийским мировоззрением, а также его ассимиляция. Впитывая многие ключевые идеи ислама, иудаизма и византийского христианства, Европа вместе с ними впитывала и идеи герметизма.
Самым наглядным примером этого процесса может служить астрология, которая не была внове для Европы. Она получила широкое распространение в Римской империи и продолжала существовать на всей ее бывшей территории. В седьмом веке король Нортумбрии пригласил к себе астролога из Испании, который давал ему советы относительно военных действий против населявших Британию кельтов
[90]
. Карл Великий не только имел придворного астролога, но и сам в совершенстве овладел этим искусством
[91]
. Однако европейская астрология во времена раннего Средневековья оставалась примитивной и грубой, опираясь не столько на точные математические вычисления, сколько на знамения и знаки. С появлением арабских цифр, исламской геометрии и алгебры европейская астрология стала более сложной, приобрела новые и более широкие аспекты.
Отношение церкви к астрологии всегда было неясным и двусмысленным. Первые отцы церкви нападали на нее, цитируя содержащийся в Ветхом Завете запрет на любое обожествление. Считалось, что астрология является пережитком язычества. Она сохранила и использовала опасные элементы языческого мышления. Более того, христианские богословы утверждали, что астрология проповедует фаталистический детерминизм, отрицая наличие у человека свободы воли. Если действиями людей управляют звезды, то человечество не несет ответственности за добро или зло, и поэтому спасение души теряет смысл. Некоторые самые яростные нападки на астрологию исходят от такой выдающейся личности, как блаженный ABIYCTHH. НИ ОДИН астролог не может быть точен, утверждал Августин, если ему помогают и его действиями управляют злые духи
[92]
.
